– Не слишком ли там внутри шумно? – поинтересовался он, указывая на дверь к Бьёрну и не рассчитывая услышать ответ из закоксованных уст сварливой бабенки.

Фру Сёренсен задрала одну бровь, а вторую, напротив, опустила. Классическая мимика.

– Да уж, по крайней мере, подобные перестановки никак не умаляют радости от предвкушения скорого выхода на пенсию, – выдала она.

Бесспорно неожиданное заявление. Неужто они с волчицей из отдела «А» и впрямь дожили до того, что у них появилось нечто общее?

– Если б этот парень хоть сохранил пансионный галстук, его можно было бы назвать хорошо одетым, но здесь не тот случай.

Парень? Она имела в виду Ларса Бьёрна?

Затем она закатила глаза. Проявление насмешки, больше подходившее девчонке. Разница заключалась лишь в том, что его собеседница умудрялась в этот момент выглядеть еще более убого, чем обычно.

– Ты ведь в курсе насчет Маркуса Якобсена, да?

Он кивнул, правда, немного неуверенно.

– Ну да, мы с Ассадом позавчера встретили его в Королевском госпитале. Вы не знаете, он болен?

– Да нет же, господи. – Фру Сёренсен замолчала, возможно шокированная собственным сентиментальным порывом. – Нет, вовсе не в том дело. Больна Марта, его жена, – подавленно сообщила она. – Она проходит сеанс лучевой терапии в радиологическом отделении. Он, скорее всего, приехал туда ее поддержать.

Жену Маркуса зовут Марта? Как странно… Мар и Мар – как акробаты в цирке, как комики в немом кино.

– Мне очень жаль это слышать. Вы не в курсе, все серьезно? – спросил он.

Фру Сёренсен кивнула.

Карл представил себе жену Маркуса. Миниатюрная, привлекательная, сгусток энергии… Из тех, кого, кажется, ничто не способно повергнуть.

– Вы с ней знакомы?

– Нет, не знакома, но я знакома с Маркусом и в настоящий момент прямо охренеть как скучаю по нему.

И она поковыляла прочь, прижав папку к сплющенной груди.

У Карла отвисла челюсть. Фру Сёренсен произнесла бранное слово?! А еще фру Сёренсен испытывает какие-то чувства к живому существу, и отнюдь не к кошке… Прямо-таки библейское откровение.

В этот момент открылась дверь в покои Бьёрна, и оттуда прошествовали длинные конечности Гордона, шатающиеся, как тростник на ветру.