— В общем, да.
— Сойдет.
— И еще одно. Как только приедете в Тулузу, отпустите Брюно. Не втягивайте его в ваши неприятности, ему хватает своих.
— Это не в моих правилах, — ответил Данглар и тут же вспомнил, что чуть не погубил Вейренка.
— А как поживает голубь? — как ни в чем не бывало спросила Виолетта, вставая из-за стола.
Через тридцать пять минут Данглар выезжал из Парижа, развалившись на заднем сиденье машины Брюно, в костюме из дешевой ткани, который жал ему в проймах, и с новым мобильником в кармане. Можете спать, сказал ему Брюно. И Данглар закрыл глаза, чувствуя себя, по крайней мере до Тулузы, под защитой могучей и властной Виолетты Ретанкур.
XLIII
XLIII
— Величиной с мокрицу? — повторил Адамберг.
Он был в жандармерии, потом заехал в больницу и вернулся в дом Лео только к семи вечера. Вейренк ждал его у подъездной дороги. Адамберг коротко рассказал лейтенанту об итогах дня. Эксперты из Лизьё только зря потратили время: табурет, на котором сидел убийца, был самого распространенного типа, такой используют все рыбаки, арбалет действительно принадлежал Эрбье, и на нем остались только отпечатки хозяина. Эсталер и Жюстен вернулись в Контору, Лео физически немного окрепла, но по-прежнему хранила молчание.
— Мокрица в два сантиметра длиной. На левой лопатке Вальрэ и на левой лопатке Лины.
— В общем, вид такой, словно это крупное насекомое, нарисованное на спине?
— Не хочу подавлять тебя эрудицией, как Данглар, но мокрица не насекомое. Это ракообразное.
— Ракообразное? Ты хочешь сказать, это что-то вроде креветки? Которая живет не в воде, а на суше?
— Да, маленькая земляная креветка. У нее только четыре ножки, а не шесть, как у насекомых. По этому же признаку можно определить, что пауки не относятся к насекомым, ведь у них восемь ног.
— Ты что, издеваешься надо мной? Хочешь меня убедить, что пауки — это земляные креветки?
Распахивая перед Адамбергом сокровищницу знаний, Вейренк в то же время пытался понять, почему комиссар не отреагировал на сообщение, что Ипполит и Лина — внебрачные дети Вальрэ.
— Нет, они паукообразные.
— Это что-то меняет, — сказал Адамберг и не спеша зашагал к дому. — Но что именно?