– Сорвался, другого объяснения у меня нет. Сами подумайте, четыре убийства, нервы ни к черту.
– Можно снять веревку?
– Она ваша, – сказал Облат, забираясь на стул.
Адамберг ощупал веревку, словно проверяя ее на прочность, провел рукой вдоль шершавых волокон, подергал петлю и вернул веревку бригадиру.
– Отвезете меня в больницу?
– Поехали. Увидите, этот парень не из болтливых.
– Нервы ни к черту, – сказал Адамберг.
– Он в шоке. По-моему, ему хочется все забыть. Известное дело.
Адамберг вошел в дижонскую больницу около половины второго, когда пациенты закончили обедать. В воздухе еще витали запахи капусты и телятины неопределенного возраста. Венсан Берье его не ждал и безучастно смотрел телевизор, лежа под капельницей с трубкой в трахее. Комиссар представился и спросил, как он себя чувствует. Плохо. Вот горло. Голоден. Устал. Нервы, потрясение.
– Я ненадолго, – сказал Адамберг. – Мы связываем ваш случай с четырьмя другими убийствами.
Берье вопросительно поднял брови.
– И вот почему. – Адамберг показал ему знак. – Он был нарисован на канистре в вашем гараже, как и рядом с другими жертвами. Вам знаком этот символ?
Берье несколько раз отрицательно мотнул головой.
Адамберг даже не представлял себе, как трудно что-то прочесть на искаженном от постоянной боли лице человека, да еще с открытым ртом, заткнутым трубкой. Он был не в состоянии понять, лжет Берье или нет.
– Можете мне описать его седой парик?
Берье попросил блокнот и ручку.
На старинный лад. Как раньше носили мужчины, –
написал он.