— Да. Разумеется, я не стал бы доверять кому придется, но он, кажется, знает о них удивительно много.
— Думаю, вы правы, — отозвался я, вспомнив о том несчастном боксере.
— Поразительно, насколько хорошо у него получается все, за что бы он ни взялся. Он выращивает цветы, чинит часы, как настоящий часовщик, складывает в уме огромные числа. Даже если речь идет о чем-нибудь совсем простом, вроде повязки на порезанный палец, ему все равно удается сделать это лучше других. — Он вновь наполнил свой бокал. — Подозреваю, что родители Генри расстроены его решением целиком посвятить себя изучению античности. Конечно, я не могу с ними согласиться, и все же в определенном смысле это действительно достойно сожаления. Ведь он мог бы стать великим врачом, военным или физиком.
— Или великим шпионом, — рассмеялся я.
Джулиан рассмеялся в ответ:
— Каждый из вас мог бы стать отличным шпионом. Подслушивать разговоры высших чинов, непринужденно скользя меж столиков казино… Кстати, настоятельно рекомендую попробовать грибы — они изумительны.
Я допил вино.
— Пожалуй, не откажусь, — сказал я и аккуратно взял сотейник.
Покончив с едой, мы убрали посуду и сидели, болтая о всякой всячине, как вдруг Джулиан спросил, не замечал ли я в последнее время чего-нибудь необычного в поведении Банни.
— Да нет, в общем, ничего такого, — ответил я и с великим вниманием стал разглядывать свою чашку с чаем.
Он удивленно поднял бровь:
— Правда? Мне кажется, он ведет себя очень странно. Только вчера мы с Генри беседовали о том, каким он стал бесцеремонным и несговорчивым.
— По-моему, он просто не в настроении.
Он покачал головой:
— Не знаю, не знаю. Эдмунд такой простодушный. Я никогда бы не подумал, что ему удастся удивить меня, речью ли, поступком, но недавно у нас с ним состоялся весьма неординарный разговор.
— Неординарный? — осторожно переспросил я.
— Возможно, он всего лишь прочитал нечто такое, что его встревожило. Однако я переживаю за него.
— Да? Почему?
— Честно говоря, я опасаюсь, что он близок к некоему пагубному религиозному обращению.