Два Дэя сидели напротив друг друга, думали о своем и молчали. Бен почесал прыщик на руке, и из рукава показалась последняя буква из татуировки «Полли».

— Кристал… Либби, что ты можешь рассказать о Кристал? Что же все-таки произошло той ночью? Я слышал разные версии. С ней… плохо?

Значит, тем, что произошло в заброшенном холодном доме, теперь интересуется Бен. Я прикоснулась к следу от утюга на виске.

— У нее хватает ума столько времени водить за нос полицию, — сказала я. — А Диондра ни за что не скажет, где скрывается дочь.

— Я не об этом спрашиваю.

— Не знаю, Бен, она ведь защищала мать. Диондра говорит, что рассказала Кристал обо всем, — думаю, она не врет. Что-то вроде: «Я убила Мишель, но никто не должен об этом знать». Что может произойти с девчушкой, которая знает, что ее мать — убийца? Она об этом непрерывно думает, пытается как-то с этим смириться, вырезает из газет снимки погибших родственников, зачитывается дневником погибшей тетки до такой степени, что может повторить слово в слово, что там написано, она знает малейшие подробности, но всегда готова встать на защиту матери. А тут вдруг появляюсь я — и именно Кристал проговаривается. Что она делает? Пытается исправить положение. Я, пожалуй, в состоянии ее понять и не буду ей вредить. По крайней мере, из-за меня она в тюрьму не попадет.

В полиции я не распространялась о роли Кристал в истории со мной, поэтому там не знают, что она пыталась меня убить, и хотят допросить ее о пожаре. Я не намерена стучать еще на одного члена моей семьи — ни в коем случае, даже если на сей раз этот член семьи виновен. Я пытаюсь убедить себя, что девочка не настолько испорчена. Это могло быть временное помешательство под влиянием любви. Но с другой стороны, с ее матерью в прошлом такое тоже случилось, и это привело к гибели моей сестры.

Я очень надеюсь, что больше никогда не увижу Кристал, но если увижу — у меня, слава богу, имеется оружие.

— Ты действительно не будешь ей вредить?

— У меня есть кое-какой опыт в том, что, желая поступить правильно, можно все окончательно испортить.

— Ты сейчас о маме? — спросил Бен.

— Нет, о себе.

— Это можно сказать обо всех нас.

По ту сторону кабинки Бен прижал ладонь к стеклу, я припечатала свою ладошку туда же со своей стороны, и мы с братом соединили руки.

Бен Дэй

Бен Дэй

Наши дни

Стоя во дворе тюрьмы, он вдыхал запах дыма, плывшего высоко над головой, и вспоминал дым осенних костров из своего детства: в полях зажигали огонь, и он нестройными линиями бежал по земле, выжигая ненужные остатки. Как же ему когда-то не хотелось считаться мальчишкой с фермы — а сейчас он думал только о ферме и о земле. И о воле. По ночам, когда сокамерники похрапывали и пукали во сне, он прикрывал глаза и видел у своих ног бескрайние поля сорго с коричневыми бусинками, похожими на девчачьи украшения. Видел холмы Канзаса с их плоскими мрачными верхушками, словно ожидающими своего койота, который ночами будет на них выть, задрав морду к небу Или представлял, как ноги утопают во влажной земле и появляется ощущение, что земля засасывает, не отпускает. Пару раз в неделю голова шла кругом, и он был на грани истеричного смеха. Он в тюрьме. С пожизненным сроком за убийство членов своей семьи. Справедливо ли это? О пятнадцатилетнем Бене он теперь думал почти как о совершенно другом человеке, как о собственном сыне, и иногда ему хотелось придушить мальчишку, мальчишку без стержня, у которого не было его нынешних ощущений, — и он представлял, что трясет его за плечи до посинения.