«Не слишком ли рано и откровенно я открыл все свои карты?» – усомнился Дэлглиш. Но сомнение тут же прошло. Лампарт поставлен перед лицом выявленных новых обстоятельств, сколь мало вескими они бы ни казались, и имеет право на них ответить. Если они не имеют отношения к делу, то чем раньше это выяснится, тем лучше.

– Все было иначе, – сказал Лампарт. – Мы с ним так и не поговорили. Если допустить, что он поверил Терезе Нолан, то сам он оказывался в очень неприятном положении, гораздо более неприятном, чем вы можете предположить. Он страстно желал иметь наследника, но ему, разумеется, не была нужна еще одна дочь. Равно как и Барбаре, разумеется. Она была готова выносить для него ребенка, но только для того, чтобы упрочить собственное положение, и рассматривала это как часть сделки. Требовать от женщины, тем более такой, которая испытывает отвращение к родам и боится их, чтобы она девять месяцев терпела неудобства ради того, чтобы произвести на свет еще одну дочь, которую отец не будет замечать, потому что она не вызовет у него ничего, кроме разочарования и презрения, было бы слишком. Если предположить, будто то, о чем вы говорите, правда, то Бероун оказался в щекотливом положении – во всяком случае, с моральной точки зрения. Ему были отвратительны средства, но, подозреваю, конечный результат его более чем устраивал. В таких случаях мужчина всегда – во всяком случае, по моим наблюдениям – отдает себе отчет в том, что позиция его недостойна. Через восемь месяцев после свадьбы у Барбары был выкидыш – девочка. Думаете, он горевал о ней? Так что ничего удивительного, что психологически он оказался в чудовищном положении и схватился за бритву. То, что вы раскопали, коммандер, если даже это правда, добавляет лишь мотив к его самоубийству, а не к убийству.

Лампарт снял с вешалки пиджак и с вежливой улыбкой, которую можно было счесть даже оскорбительной, открыл дверь для Дэлглиша и Кейт. Препроводив их в свою личную гостиную, он указал им на два кресла у камина, а сам, сев напротив, широко расставив ноги и наклонившись вперед, почти уткнулся лицом в Дэлглиша. Дэлглиш увидел его красивое лицо как бы сквозь увеличительное стекло: микроскопические капельки пота блестели в порах, словно он все еще находился в душной операционной, мышцы шеи напряжены, под глазами – тени от усталости, белки глаз покраснели, у корней растрепавшихся надо лбом волос – чешуйки перхоти. Это было еще сравнительно молодое лицо, но признаки старения уже начинали проявляться. Дэлглиш вдруг ясно представил себе, как будет выглядеть этот человек лет эдак через тридцать: веснушчатая потускневшая кожа, дряблые мышцы, вместо выражения мужской самоуверенности на лице – старческий цинизм. Но пока его сильный голос звучал резко, и Дэлглиш физически ощущал исходящую от него волну агрессии.