Массингем улыбнулся. Дэлглиш удивленно посмотрел на него.

– Что тебя так веселит, Джон?

– Ничего, сэр. Я подумал о Кейт. Вероятно, она спросит меня, всерьез ли я предполагаю, что Бог убил Бероуна и Харри, чтобы излечить Даррена от лейкемии. Ведь, в конце концов, именно Суэйн первым указал на то, что мальчишка болен.

Этого говорить не следовало, голос шефа стал ледяным.

– Это было бы несколько экстравагантным использованием человеческих ресурсов, тебе не кажется? Смотри на дорогу, Джон, ты превышаешь скорость.

– Простите, сэр.

Он ослабил педаль газа, и больше до конца поездки они не произнесли ни слова.

2

Час спустя, стараясь удержать на колене тарелку с огуречными сандвичами, Дэлглиш думал, что все поминки, на которых ему довелось присутствовать, были забавно похожи друг на друга: смесь облегчения, неловкости и ирреальности. Но эти вызвали у него более сильные эмоции и более личные воспоминания. Ему было тринадцать лет. Он с родителями приехал в норфолкский сельский дом после того, как его отец совершил погребальную службу над местным фермером-арендатором. Наблюдая, как молодая вдова в новом черном платье, которого она, по идее, не могла себе позволить, потчевала гостей домашними колбасками и сандвичами, как настойчиво предлагала ему фруктовый пирог, его любимый, как ей было известно, он впервые испытал взрослую, почти безысходную скорбь и восхитился благородством, с каким бедные и смиренные люди переживают ее. Понятие смирения никогда не приходило ему в голову в связи с Кейт Мискин, и у нее не было ничего общего с той деревенской вдовой и ее одиноким и неопределенным будущим, но когда он увидел поминальный стол – сандвичи, приготовленные перед отъездом в крематорий и закрытые фольгой, чтоб не заветрились, и фруктовый пирог, – это вызвало в нем такой же прилив жалости. Он догадался, что ей трудно было решить, что уместнее – алкоголь или чай. Она выбрала чай, и оказалась совершенно права.

Публики собралось не много, и она выглядела странно разношерстной. Пакистанец, бывший сосед миссис Мискин, со своей красавицей женой чувствовали себя здесь гораздо свободнее, чем на каком-нибудь пышном торжестве, и вели себя с изысканным достоинством. Алан Скалли, помогавший разносить чай, старался держаться в тени. Быть может, не хочет, чтобы создавалось впечатление, будто он имеет право чувствовать себя здесь отчасти хозяином, предположил Дэлглиш, но, поразмыслив, решил, что такое объяснение чересчур натянуто. На самом деле ему было в высшей степени безразлично, что подумают о нем другие. Наблюдая, как Скалли с не совсем уверенным видом раздает тарелки, Дэлглиш вспомнил тот удивительный телефонный разговор, настойчивость, с какой Скалли требовал, чтобы его соединили именно с коммандером Дэлглишем, ясность изложения фактов, поразительно спокойный голос и, наконец, проницательность выводов.