— А когда мы доберемся до причала, там наверняка будет записка, чтоб мы его искали в пабе.

Но Лессингэм был там, где обещал быть. Через десять минут они увидели его сидящим на перевернутом ящике на безлюдной набережной перед лодочным мотором. У причала рядом с ним стояла тридцатифутовая яхта с каютой в центре. Ясно было, что он еще не начал работать. Меж рук праздно свисала довольно чистая тряпка; казалось, его беспокойные пальцы не в силах ее удержать; он разглядывал мотор с видом человека, пытающегося решить неразрешимую проблему. Когда они подошли и встали над ним, он поднял голову, и Рикардса потрясло то, как этот человек изменился. За эти два дня он будто постарел на десять лет. Лессингэм был бос, одет в выгоревшую синюю фуфайку поверх длинных, до колен, шорт из грубой хлопчатки, по последней моде сильно, до бахромы истертых понизу. Но эта непрезентабельная одежда лишь подчеркивала городскую бледность кожи, обтянувшей широкие скулы, и синяки вокруг глубоко запавших глаз. Он же все-таки какое-то время ходил на яхте, подумал Рикардс. Странно, что — хоть и плохое — лето почти не оставило на этом лице загара.

Лессингэм не поднялся с ящика, но сказал без всяких предисловий:

— Вам повезло, что вы поймали меня по телефону. Отгул на весь день — слишком ценное обретение, чтобы тратить его на сидение в четырех стенах, особенно теперь. Я подумал, мы можем с тем же успехом поговорить и здесь.

— Не совсем с тем же успехом, — возразил Рикардс. — Лучше бы найти место более уединенное.

— Это — достаточно уединенное место. Здешние жители распознают полицейских с первого взгляда. Разумеется, если вы хотите, чтобы я сделал официальное заявление, или собираетесь меня арестовать, я предпочел бы полицейский участок. Мне не хотелось бы отравлять атмосферу в доме и на яхте. — Он помолчал и добавил: — Я хочу сказать — отравлять неприятными эмоциями.

— Почему вы думаете, что нам надо вас арестовать? — невозмутимо спросил Олифант. — Арестовать — за что именно? — И, помолчав, добавил: — Сэр?

Слово это прозвучало в его устах как угроза. Рикардс почувствовал раздражение. В этом — весь Олифант. Никогда не упустит случая поймать человека на слове.

Но это ребяческое препирательство в самом начале вряд ли поможет гладко провести допрос. Лессингэм взглянул на Олифанта, всерьез решая, требует ли его вопрос ответа.

— Да Бог его знает. Я полагаю, можно придумать что-то, если очень захотеть. — Затем, словно впервые заметив, что им приходится перед ним стоять, он поднялся с ящика. — Ну ладно. Пойдемте на борт.