И поэтому Юхан Крон сидел и молча слушал тощего мужчину в круглых очочках. Слушал, как Сигурд Олтман рассказывает историю, не только самую невероятную из всех тех, которые Крону когда-либо доводилось слышать, но вдобавок историю, в которую верит. Юхан Крон уже видел себя в зале суда: блестящий оратор, агитатор, манипулятор, который тем не менее никогда не выпускает из виду закон, одним словом, сплошная радость и для зрителя, и для судьи. Поэтому, узнав, какие планы вынашивал Сигурд Олтман, Крон поначалу ощутил разочарование. Но напомнил себе то, что неоднократно внушал ему отец, — адвокат для клиента, а не наоборот, — и согласился вести защиту. Потому что на самом деле Юхан Крон вовсе не был плохим человеком.

И, покидая окружную тюрьму Осло, куда днем раньше перевели Сигурда Олтмана, Крон даже обнаружил в деле, которое и само по себе было исключительным, некие новые горизонты. Войдя в офис, он первым делом позвонил Микаэлю Бельману. До этого они встречались лишь однажды, и речь шла, разумеется, об убийстве, но Юхан Крон уже тогда раскусил этого Бельмана. Рыбак рыбака видит издалека. И поэтому Крон примерно представлял себе, что ощущает Бельман после сегодняшних газетных заголовков об аресте, произведенном ленсманом.

— Бельман слушает.

— Это Юхан Крон. Мы с вами однажды уже встречались.

— День добрый, Крон. — Голос был официальным, но нельзя сказать, чтобы неприветливым.

— Правда добрый? И каково это — чувствовать, что тебя обошли прямо на финишной прямой?

Короткая пауза.

— Что вам нужно, Крон?

Собранность. Бешенство.

И Юхан Крон понял, что все получится.

Харри и Сестрёныш молча сидели у постели отца в Государственной больнице. На тумбочке и на двух столиках в палате стояли вазы с цветами, которые вдруг стали появляться в последние дни. Харри подошел поближе и посмотрел на карточки. На одной из них было написано «Мой дорогой, дорогой Улав», а подпись была «твоя Лиса». Харри никогда не слышал ни о какой Лисе, он и не думал, что в жизни отца могли быть какие-то другие женщины, кроме матери. Другие карточки были от коллег и соседей. Наверное, проведали, что дело идет к концу. И ведь знают, что уже не увидятся, а все равно шлют эти приторно пахнущие цветы, словно заглаживают вину, что так и не нашли времени его навестить. Харри смотрел на цветы, которые окружили кровать, как грифы умирающего. Тяжело опущенные головы на тонких шеях стеблей. Красные и желтые клювы.

— Харри, здесь нельзя пользоваться мобильными телефонами! — строго прошептала Сестрёныш.

Харри выудил телефон и взглянул на дисплей.