Он поднялся, ощутив, как кожа отрывается от стула с хлюпающим звуком, и вернулся в ванную.

Он уставился в зеркало. «Кто ты? Кто ты? Ты единственный. Единственный, кто видел и знает лицо, которое я сейчас вижу».

Ни имени, ни какого-либо изображения того мужчины в газете не было. И он не обратил внимания на бармена в тот вечер, когда заходил в бар «Ревность». Потому что люди помнят тех, кому смотрели в глаза. Но теперь они взглянули в глаза друг другу. И он помнил. Он провел пальцем по лицу демона. То, что хочет наружу, должно выйти наружу.

В гостиной «On the Run» завершилось свистом падающего самолета и смехом сумасшедшего, после чего раздался ужасный долгий взрыв.

Валентин Йертсен закрыл глаза и представил себе пламя.

– Каков риск, если ее разбудить? – спросил Харри, глядя на распятого, висящего на кресте над головой главврача Стеффенса.

– На этот вопрос существует множество правильных ответов, – сказал Стеффенс. – И один истинный.

– И какой же?

– Мы не знаем.

– Как и не знаете, что с ней такое.

– Да.

– Мм… А что же вы знаете?

– Если это общий вопрос, то нам известно многое. Но если бы люди знали, как много мы не знаем, они бы испугались, Харри. Напрасно испугались. Поэтому мы стараемся не привлекать внимания к этой части.

– Правда?

– Мы говорим, что занимаемся починкой, но прежде всего мы занимаемся утешением.

– Так зачем же вы рассказываете мне все это, Стеффенс, почему вы меня не утешаете?

– Потому что я в принципе уверен, что вы уже знаете: правда – это иллюзия. Как следователь по расследованию убийств, вы тоже продаете не то, что утверждаете. Вы даете людям почувствовать, что справедливость торжествует, что существуют порядок и безопасность. Но полной и объективной правды не существует, как не существует подлинной справедливости.