– У него по-прежнему шла кровь, а это значит, по крайней мере, что она еще не вся вытекла.

– А Ракель?

– Она сидит в актовом зале и разговаривает с женой Бельмана, та в очень плохой форме. Самому Бельману пришлось уйти, чтобы руководить операцией из места, куда стекается информация, как он выразился.

– Стекается? – фыркнула Катрина. – Единственное место, куда стекается информация, находится здесь.

– Я знаю, а теперь успокойся, кругляшка, мы же не хотим, чтобы малыш испытал стресс, правда?

– Господи, Бьёрн! – Катрина стиснула телефон в руке. – Почему ты не мог рассказать мне о планах Харри?

– Потому что я о них не знал.

– Не знал? Кое-что ты должен был знать, раз уж он затребовал группу криминалистов для обследования автомобиля Смита.

– Он не требовал, он блефовал. Точно так же, как и с датировкой ДНК на той водопроводной трубе.

– Что-о?

– Судебно-медицинский эксперт не может определить, когда была оставлена ДНК. Сказанное Харри о том, что они установили, будто ДНК-материал был оставлен Смитом три месяца назад, было чистой воды враньем и блефом.

Катрина уставилась на Бьёрна, сунула руку в сумку, вынула желтую папку, которую отдал ей Харри, и открыла ее. Три листа формата А4. Все чистые.

– Блеф, – сказал Бьёрн. – Чтобы стилометрия дала точный результат, необходим объем текста не менее пяти тысяч знаков. Короткие электронные письма, отправленные Валентину, ничего не расскажут об их авторе.

– У Харри ничего не было, – прошептала Катрина.

– Ни кусочка дерьма, – произнес Бьёрн. – Он рассчитывал на признание.

– Черт его побери! – Катрина прижала телефон ко лбу, не зная точно, чтобы охладить его или согреть. – Но почему он ничего не сказал? Мы могли бы поставить снаружи вооруженных полицейских.

– Потому что он не мог ничего сказать.

Ответ прозвучал из уст Столе Эуне, который пересек площадь и подошел к ним.

– Почему?