Но она защищала меня изо всех сил: например, не позволила мне растолстеть, как Мине. Отец сходил с ума от толстух. Я вызывала в нем лишь брезгливость.

Такие как Андреас рано или поздно пробуют избавиться от своих детей. Они чувствуют в них собственную злую силу и знают, что когда-нибудь с ней столкнутся. Как он радовался, когда родилась Мина! Безобидная, глупая Мина, которую нетрудно было раскормить, чтобы пользоваться ее телом.

Андреас пытался убить Ольгу, пытался и меня – в ту ночь, когда поджег наш дом, надеясь, что я сгорю в закрытой комнате. Моя мать чудом вышибла дверь и вытащила меня из огня, а затем сбежала, унося дочь не от пожара, а от чудовища, бегущего следом.

Должно быть, я всегда знала об этом. Просто не помнила. Так бывает: знание – словно разлом в коре океанического дна, покрытый толщей воды. Рыбак, живущий на берегу, думать не думает о нем. Но однажды на него идет гигантская волна и сносит и человека, и сети, и хижину. Все из-за этой невидимой трещины.

Хорошо, что память не вернулась ко мне раньше. От некоторых вопросов в человеке что-то ломается. Только никогда не знаешь заранее, с кем это случится, – с тем, кто спрашивает, или с тем, кто отвечает.

Например: мама, как ты могла остаться с ним после этого?

Меня спасли козы. Андреас не мог допустить, чтобы они погибли в огне. А затем появились люди и помешали довести начатое до конца.

Так что когда я думала, что моя немота – это дар, я и сама не представляла, до какой степени была права. Если бы я продолжила болтать, рано или поздно он избавился бы от меня.

Разве не забавно? Моя жизнь стоила двух взрослых коз. Жизнь Ольги – двух козлят, родившихся раньше срока. Дочери Андреаса дорожают со временем!

Я сажусь на камень и думаю, что мне нужно отмыть дом от сажи.

А еще – купить трех коз. Мина сможет пасти их; это дело ей по силам.

Мы так долго были пленниками, что приспособились жить в тюрьме, притворяясь, будто вокруг нет никаких стен. Как теперь осваивать настоящую свободу? Я словно училась плавать в бассейне, готовясь к морю, а меня швырнули со скалы и приказали: «Лети!»

У Ольги получилось.

Не знаю, получится ли у меня. Для начала мне нужно заговорить. Неплохо бы придумать какой-нибудь смысл, что-то вроде подпорки – например, убедить себя, что Мине нужен мой голос.

Я всегда презирала бедную дурочку. Ее нынешние страдания кажутся мне преступными; своими слезами она словно оправдывает отца. Но у нее ведь больше нет ничего, кроме горя. А у меня нет никого, кроме нее. Значит, придется брать Мину вместе с ее горем.