– Нет! – рявкнул Бабкин.

– Этот Россетти без памяти любил свою жену – примерно как ты, может, чуть поменьше, – и когда она умерла, положил ей в гроб рукопись со своими стихами.

– Может, про Карнаухова поговорим? – затосковал Сергей.

– А спустя то ли восемь, то ли десять лет, – с воодушевлением продолжал Макар, – Россетти вдруг подумал, что он изрядно сглупил, и договорился об эксгумации.

– Чего? – изумился Бабкин.

– Жены.

– Я понимаю, что жены! Не держи меня за идиота. Я имел в виду, как он до этого дошел.

– Творцы… – неопределенно объяснил Макар. – Короче говоря, гроб откопали, кости перетрясли, рукопись вытащили. Жену захоронили. Стихи опубликовали. Спорим, ты теперь про прерафаэлитов будешь помнить до конца жизни? Ключевое слово – эксгумация. Мнемоника, мой дремучий друг!

– Хорошие хоть были стихи? – помолчав, спросил Бабкин.

– У Мандельштама лучше. Хочешь, про него поговорим?

Оконный сквозняк подхватил фотографию Володи Карнаухова, и Бабкин быстро прижал ее пальцем.

– Хватит лирических отступлений от темы! Предположительно, наш малец прикончил собственную мать, а потом начал убивать в Беловодье. Выждал год, осмотрелся… Надо бы расспросить тех, кто занимался делом Карнауховой, а еще лучше – посмотреть материалы своими глазами.

– «Он у меня первые два месяца молчал, а говорить начал, как сейчас помню, на День учителя, когда я взял его на съемку в школе». – Илюшин процитировал Германа. – День учителя когда празднуют?

– В начале октября.

Они посмотрели друг на друга. Макар усмехнулся:

– Можем даже Оводову не звонить! Наш Володя молчал весь август и сентябрь, а значит, Полину убили в июле.

– Все это время мы искали серийного убийцу! – Бабкин выругался без злобы, с удивлением. – Это что получается – Буслаев вообще не при делах?

Илюшин побарабанил пальцами по столу.

– Меня настораживает, что вся катавасия с поджогом случилась примерно в то же время, когда последний раз видели Карнаухова…

Бабкин вытащил сигарету из пачки, собирался закурить, но рассерженно выплюнул.