Кому, как не мне, знать, что такое провинциальное молчание, я с ним сталкивалась не раз — неосязаемое как дым и непробиваемое как камень. Тактика оттачивалась на британцах долгими столетиями, и укоренилась так прочно, что вошла в плоть и кровь, превратилась для ирландца в инстинкт — сжиматься, словно пальцы в кулак, при появлении полиции. Иногда за ним ничего не стоит, но само по себе молчание — мощная сила, темная, лукавая, преступная. До сих пор за фасадом этой неразговорчивости и кости, зарытые посреди холмов, и целые арсеналы, припрятанные на всякий случай в свинарниках. Британцы эту тактику недооценили и потому вечно попадались на удочку: мол, что взять с местного люда — темнота. Британцы, но не мы с Сэмом: Мы с ним знали, насколько опасно их молчание.

Прежние интонации голос Сэма обрел не раньше вечера вторника.

— Я, кажется, понял, с чего начать, — произнес он бодро. — Если никто из них ничего не рассказал местным полицейским, то с какой стати они расскажут мне?

В общем, он отступился, хорошенько все взвесил, а затем взял такси до Ратовена и провел вечер в тамошнем пабе.

— Бирн говорил, что местное население не в восторге от тех, кто обитает в Гленскехи, вот я и решил, что там будут не прочь посплетничать о соседях…

Народ в Ратовене оказался совсем иного склада, нежели в Гленскехи: то, что Сэм полицейский, там раскусили в первую же минуту. («Идите сюда, молодой человек, вы приехали сюда из-за той девушки, которую нашли там у дороги?») В общем, остаток вечера он провел в окружении любезных фермеров. Те охотно покупали Сэму пиво, а взамен наивно пытались не мытьем, так катаньем выведать что-нибудь о ходе расследования.

Бирн был прав: жители Ратовена считали Гленскехи пристанищем ненормальных. Отчасти из-за разницы между городками — Ратовен все-таки чуть больше, там есть школа, отделение полиции и несколько магазинов, потому тамошние жители и называют Гленскехи безумным болотом. Это посильнее обычного соперничества. Они действительно считают, что народ в Гленскехи чокнутый. Один парень даже сказал, что ни за какие коврижки не сунет нос в «Риган».

Я сидела на дереве, закрутив микрофон в носок, и курила. С тех пор как я узнала про надпись на стене, скажу честно, мне стало страшновато одной ходить в темноте по местным тропинкам. Разговаривать по телефону у очередного подозрительного куста? Бесполезное дело, сосредоточиться не получалось. Я нашла себе укромный уголок высоко на столетнем буке, ствол которого вилкой расходился на две части. Моя попа идеально вписывалась в эту вилку, дорога просматривалась в оба конца, спуск к сторожке как на ладони, а если подобрать ноги, можно скрыться в листве.