— Фрэнк, с чего ты сегодня так завелся? Мы ведь с самого начала исключили эту четверку из нашего списка. А два дня назад ты был готов упечь в каталажку Нейлора за то, что он якобы…

— И сейчас готов, и упеку, дай только найти мерзавца. Но я привык делать сразу несколько ставок. И я никого не исключаю, ни единой души, до тех самых пор, пока у меня не будет на то весомых оснований. В том числе и твоих четверых приятелей. Прошу об этом не забывать.

— Что ж, логично, — уступила я его доводам. — Пока Нейлор не объявится снова, я сосредоточусь на них.

— Вот-вот. И я тоже. И самое главное, Кэсси, будь осторожна. И не только за пределами дома, но и внутри. Поговорим завтра.

Он дал отбой.

Я же задумалась о четвертом мотиве: любовь. Неожиданно мне вспомнилось видео на телефоне — пикник на морском берегу предыдущим летом. Вся компания лежит на траве: попивают вино из пластиковых стаканчиков, едят клубнику, лениво спорят о том, раздута слава Элвиса или нет. Дэниел тогда пустился в длинный монолог о социокультурном контексте. Он был готов рассуждать до бесконечности, если бы Раф и Лекси не решили, что раздуто буквально все, кроме Элвиса и шоколада, и не принялись кидаться в него клубникой. Телефон с включенной камерой они пустили по рукам, так что видеоклипы были разрозненными и нечеткими.

Лекси лежит, положив голову на колени Джастину, а он тем временем засовывает ей за ухо маргаритку. Лекси и Эбби, спина к спине, сидят и дышат полной грудью, любуются морем, а ветер треплет обеим волосы. А вот другой кадр: Лекси смеется Дэниелу в лицо, вынимая из его волос божью коровку, вот она держит свою находку на ладони прямо над ним, а тот с улыбкой наклоняет голову. Я видела эти кадры такое количество раз, что они сделались частью моей памяти, словно я сама пережила эти удивительные моменты. Да, в тот день они лучились счастьем, все пятеро.

Их лица светились любовью. Простой и естественной, как хлеб. Они жили ею; она была их средой, в ней они чувствовали себя в своей стихии. Они дышали ею, словно то был воздух. Но Лекси вознамерилась разрушить сказочный мир. Она просто помешалась на этой идее. Ее каракули в записной книжке — тому доказательство. Внешне все было как прежде: вот она, хохоча, спускается с чердака, с ног до головы перепачканная пылью. Проживи она на две недели дольше, и ребята, проснувшись в одно прекрасное утро, обнаружили бы, что ее и след простыл. Ни записки, ни последнего «прощай»; никаких колебаний. Неожиданно в дальний уголок моего сознания проскользнула мысль, что Лекси Мэдисон была опасна, что под улыбчивой, солнечной внешностью таился темный омут. Возможно даже, что он никуда не исчез.