— Знаешь, я бы поставил на Кевина. Угадал? Я решил, что он — убийца Рози, и вышвырнул его из окна. Именно так ты думаешь?

У Имельды хватило мозгов не отвечать. Мой голос становился все громче, но мне было наплевать, что Деко и его друзья-наркоманы могут услышать хоть слово. Я целую неделю ждал возможности выйти из себя.

— Скажи мне, какой же тупой нужно быть, какой невероятно глупой, чтобы играть с человеком, который сотворил подобное с собственным братом? Я сейчас не в том настроении, чтобы меня дурили, Имельда, а ты вчера весь вечер меня дурила. По-твоему, это разумно?

— Я просто хотела…

— Опять ты за свое. Ты пытаешься меня распалить еще больше? Хочешь, чтобы я вспылил, да?

— Нет…

Я выскочил из кресла, вцепился в спинку дивана по обе стороны головы Имельды и так придвинулся к ее лицу, что ощутил запах чипсов с сыром и луком в ее дыхании.

— Имельда, сейчас я тебе кое-что объясню, по-простому, чтобы твою тупую голову не напрягать. В следующие десять минут, Богом клянусь, ты ответишь на мой вопрос. Догадываюсь, ты охотно скормила бы мне историю, которую рассказала Кеннеди, но у тебя нет выбора. Так что решай, говорить после тумаков или вместо них.

Я обхватил ладонью ее подбородок и повернул лицом к себе.

— А прежде чем решить, подумай вот о чем: трудно ли мне будет выйти из себя и свернуть тебе шею, как цыпленку? Меня и так уже все вокруг держат за Ганнибала Лектера, так что терять мне нечего.

Имельда готова была заговорить, но я не дал ей возможности.

— Твой приятель, детектив Кеннеди, хоть и не самый большой мой поклонник, но он коп, такой же, как и я. Если тебя изметелят в лепешку или, Боже упаси, найдут твой труп, Кеннеди будет прикрывать собственную задницу. Неужели ты всерьез полагаешь, что его волнует тугодумная драная шалава, за чью жизнь никто в мире не даст и пятерки? Он тебя мигом забудет, Имельда, как кусок дерьма.

Я узнал выражение ее лица, отвисшую челюсть, невидящие черные глаза, распахнутые так, что даже не моргают. Сотни раз я видел такое выражение на лице матери, в миг, когда она понимала, что сейчас ее ударят. Мне было наплевать. Представив, как тыльная сторона моей ладони крошит зубы Имельды, я чуть не задохнулся — так мне этого хотелось.

— Ты охотно разевала свою пасть для любого, кто попросит. А теперь, Богом клянусь, ты разинешь ее для меня. Кому ты рассказала обо мне и Рози? Кому, Имельда? Кто это был? Твоя мать-шлюха? Кому ты, сука…

Я уже почти что слышал, как она выплюнет мне, словно большие порции яда: «Твоему папаше-алкашу, твоему грязному драному вонючему папаше»; я подобрался, представляя, как ударят меня эти слова, но тут ее красные губы широко распахнулись и она почти провыла мне в лицо: