— Редко — то есть
Фиона уставилась на меня. Ее щеки все еще были мокрыми, однако плакать она перестала.
— То есть вы могли бы… — Она замолчала, пристально вглядываясь в меня. — Стоп. Что вы имеете в виду?
Так бывает. Не часто, совсем не так часто, как вам кажется, но все же бывает. Потому что иногда «мундир» позволяет какому-нибудь умнику себя разозлить, потому что какая-то ленивая сволочь вроде Куигли завидует настоящим детективам и их проценту раскрываемости, потому что иногда детектив точно знает, что какой-нибудь парень отправит свою жену в больницу или двенадцатилетнюю девочку — на панель. Потому что иногда человек решает руководствоваться не правилами, а совестью.
Я никогда так не делал. Мне казалось — если ты не можешь раскрыть преступление честным способом, то вообще не заслуживаешь его раскрыть. Я никогда не стал бы закрывать глаза, если окровавленная салфетка или пакетик с кокаином вдруг попадет куда нужно или если свидетель узнает, что именно должен говорить. Никто и никогда не просил меня об этом — наверное, боялись, что я напишу рапорт в отдел внутренних расследований. Я благодарен сослуживцам за то, что они меня об этом не просили. Но я был в курсе того, что происходит.
— Если бы вы принесли мне вещественное доказательство, которое связало бы Дженни с преступлением, притом быстро — например сегодня, — я мог бы арестовать ее до выписки. После этого за ней будут следить, чтобы она не покончила с собой. — Пока Дженни спала, я думал только об этом.
Фиона моргнула, обдумывая мои слова.
— Я?
— Если бы я мог обойтись без вашей помощи, то к вам не обратился бы.
Она напряженно вгляделась в мое лицо:
— Откуда я знаю, что вы не пытаетесь меня подставить?
— Зачем? Для того чтобы просто закрыть дело, свалить всю вину на кого-нибудь, вы не нужны: у меня есть Конор Бреннан — он уже упакован и готов к отправке. — В дальнем конце коридора прошел санитар, громыхая тележкой, и мы оба вздрогнули. Я заговорил еще тише. — Я рискую не меньше вашего. Если вы решите кому-нибудь об этом рассказать — завтра, месяц спустя или через десять лет, — то в лучшем случае меня ждет общение с отделом внутренних расследований, а в худшем — пересмотр всех дел, которыми я занимался, и суд. Мисс Рафферти, моя судьба в ваших руках.
— Почему?
Ответов на этот вопрос было слишком много. Потому что она сказала, что уверена во мне, — и воспоминание об этом все еще горело в моей памяти маленьким, но горячим огоньком. Я сделал это из-за Ричи. Из-за Дины, чьи губы, темно-красные от вина, говорят мне: «Нет никакой причины». В конце концов я сообщил Фионе только то, чем мог поделиться.