27
27
Я вернулся к парадному входу. Странно было ощущать ноги, топчущие траву, слишком грузные, тонущие глубже и глубже, словно газон состоял из тумана. Девчонки все смотрели мне вслед, все шептались. Это не имело значения.
Вжавшись в тень, я ждал на углу жилого крыла.
Здесь, поджидая Конвей, я странно себя чувствовал. Кем-то другим, изменившимся.
Она появилась стремительно. Вот дубовая дверь кажется запертой наглухо, а в следующий миг Конвей уже на верхней ступеньке, высматривает меня. Мягкие блики света в волосах. Я не сразу почувствовал, что широко, во весь рот, улыбаюсь.
Мэкки за ее спиной не маячил. Я вышел из тени, взмахнул рукой.
Ответная улыбка, такая же широкая. Она ринулась ко мне, вскинув приветственно руку. Рука триумфально прорезала тьму, бичом шлепнув по моей ладони и оставив отчетливое жжение.
– Молодцы мы с тобой.
Я был рад полумраку.
– Думаешь, Мэкки купился?
– Я бы сказала, да. Но наверняка утверждать трудно.
– Что ты ему сказала?
– Сейчас? Просто изобразила озабоченность, сказала, что мне нужно разгрести кое-какую проблему, это не займет много времени, и велела им никуда не уходить. Он, скорее всего, подумал, что тебе надоело ждать на улице. – Она оглянулась на темную щель приоткрытой двери. Мы двинулись обратно в тень и дальше, за угол, скрываясь из виду.
– Удалось вытянуть что-нибудь из Холли? – спросил я.
Конвей помотала головой.
– Я набросала возможных мотивов, но ничего не зацепило. Вернулась к разговору о том, как она не помогла Селене, что она могла сделать, чтобы это искупить; девочка задергалась, но не сказала мне ничего нового. Я не хотела давить совсем уж сильно: если бы она начала рыдать, Мэкки сразу свалил бы вместе с ней, а я пыталась дать тебе побольше времени. Что нарыл?
– Ребекка перебирала лопаты и мотыги в сарае садовника. Накануне убийства, – сказал я.
Конвей замерла. И затаила дыхание.