– «До какой степени ты негодяй? Скажи мне самое страшное!» Господи!

– Что ты сказал?

– «Я недостаточный негодяй, – сказал я. – Есть я, а есть джунгли, – сказал я ей. – Нет полицейских на каждом углу. Нет справедливости, которую блюдут парни в париках, имеющие хотя бы отдаленное представление о законе. Нет ничего. Я думал, тебе это нравится». Немного потряс ее. Ей это идет на пользу.

Лэнгборн постукивал по бокалу.

– Так зачем ты ходишь на эти сборища? – спросил Джонатан. Они уже вставали. – Зачем, имея собаку, лаять самому?

Роупер громко засмеялся и хлопнул Джонатана по спине.

– Не верю собаке, старина, вот почему. Ни одной. Ни тебе, ни Корки, ни Сэнди – никому бы из вас не доверил пустой курятник. Тут ничего личного. Такой уж я.

* * *

Две машины ожидали между двумя освещенными гибискусами во дворе гостиницы. Первая – «вольво», за рулем – Гус. Лэнгборн сел впереди, Роупер и Джонатан – сзади. Тэбби и Фриски следовали за ними в «тойоте». Лэнгборн держал в руках «дипломат».

Они проехали по высокому мосту, увидели огни города внизу и освещенные черные голландские ватервейсы.

Спустились с крутого откоса. Кончились старинные постройки, начались лачуги.

Внезапная темнота показалась зловещей. Они ехали по ровной дороге, справа – море, слева – нагромождение контейнеров с надписями вроде «Силэнд», «Недллойд» и «Типхук».

Повернули налево, и Джонатан увидел низкую белую крышу и голубые столбы и догадался, что это таможня. Тут был другой асфальт, от которого гудели колеса.

– Остановись у ворот и выключи фары, – скомандовал Лэнгборн.

Гус остановился у ворот и выключил все фары и подфарники. То же самое сделал Фриски в «тойоте».

Перед ними были белые решетчатые ворота с предупредительными надписями на голландском и английском. Огни вокруг ворот тоже вдруг погасли, и с наступлением полной тьмы воцарилось молчание. Вдалеке Джонатан различил сюрреалистическую композицию из кранов и экскаваторов, освещенных дуговыми лампами, и неясные очертания океанских лайнеров.

– Никому не двигаться. Руки не прятать. Они должны их видеть, – скомандовал снова Лэнгборн.

Голос его стал властным. Здесь он играл главную роль, каким бы ни был спектакль.

Лэнгборн чуть приоткрыл дверцу и подвигал ею взад-вперед, мигая соединенным с ней внутренним светильником. Затем захлопнул дверцу, и они снова очутились в темноте. Сэнди опустил стекло со своей стороны. Джонатан увидел, как в окно протянулась рука – белая, мужская и сильная, обнаженная до локтя.

– Один час, – сказал Лэнгборн в темноту.