Шартран находился в Ватикане всего пару месяцев, когда ему рассказали о том, что мать будущего камерария погибла от взрыва бомбы на глазах у маленького сына. Бомба в церкви… и сейчас все повторяется. Жаль, что не удалось схватить мерзавцев, которые установили ту первую бомбу… говорили, что это была какая-то воинствующая антихристианская секта. Преступники скрылись, и дело не получило развития. Неудивительно, что камерария возмущает любое проявление равнодушия.

Пару месяцев назад, в тихое послеполуденное время Шартран едва не столкнулся с шагающим по неширокой дорожке камерарием. Камерарий, видимо, узнав в нем нового гвардейца, предложил лейтенанту прогуляться вместе. Они беседовали на самые разные темы, и уже очень скоро Шартран почувствовал внутреннюю свободу и раскованность.

– Святой отец, – сказал он, – вы разрешите мне задать вам странный вопрос?

– Только в том случае, если получу право дать на него столь же странный ответ, – улыбнулся камерарий.

– Я спрашивал об этом у всех знакомых мне духовных лиц, – со смехом пояснил лейтенант, – но так до конца и не понял.

– Что же вас тревожит? – Камерарий энергично шагал впереди гвардейца, и полы его сутаны при ходьбе слегка распахивались, открывая черные туфли на каучуковой подошве.

Обувь полностью соответствует его облику, думал Шартран, модная, но скромная, со следами износа.

Лейтенант набрал полную грудь воздуха и выпалил:

– Я не понимаю, как соотносится Его всемогущество с Его милостью!

– Вы изучаете Священное Писание? – улыбнулся камерарий.

– Пытаюсь.

– И вы находитесь в растерянности, поскольку Библия называет Творца одновременно всемогущим и всемилостивым, не так ли?

– Именно.

– Понятие всемогущества и милости трактуется очень просто – Бог может все и всегда нацелен на добро.

– Да, эту концепцию я понимаю. Но мне кажется… что здесь скрыто противоречие.

– Ясно. Противоречие вы видите в том, что в мире существуют страдания. Голод, войны, болезни…

– Точно! – Шартран был уверен, что камерарий его поймет. – В мире происходят ужасные вещи. И многочисленные человеческие трагедии говорят о том, что Бог не может быть одновременно и всемогущим, и милостивым. Если Он нас любит и в Его власти изменить ситуацию, то почему Он этого не делает? Ведь Он способен предотвратить страдания, не так ли?

– Вы полагаете? – строго спросил камерарий.

Шартран ощутил некоторую неловкость. Неужели он задал вопрос, который задавать не принято?

– Не знаю, как это лучше выразить… Если Бог нас любит, то Он может нас защитить. Он должен сделать это. Поэтому складывается впечатление, что Он всемогущ, но равнодушен или милостив, но бессилен.