— Самое первое воспоминание, до которого нам с ним удалось добраться, было о том, как мать запирает его в гардероб. Ему было тогда около двух лет, и она не хотела показываться с ребенком на улице. Потом мать вышла замуж за человека с буйным характером, появились новые дети. Три брата и сестра. Муж и его сыновья считали своим долгом мучить моего пациента, а мать всячески поощряла это. Зимой они голым оставляли его на улице, и он стоял на морозе, в то время как они ели на кухне. А когда он возмущался, его били. Больше, чем обычно. Его колотили, царапали ножами, обливали горячей водой, забрасывали крошками печенья. Подбадриваемые папой, братья перешли все границы. Дети могут быть очень жестокими, если жестокость поощряется. Они не понимают, что это плохо. Избирательное насилие. В конце концов, то же самое в сектах. Он был их старший брат, но какое это имело значение? Взрослые и дети против одного ребенка. Братья тоже должны были пострадать в такой ситуации. Запутаться, ожесточиться, сплотиться вокруг того, что каждый в глубине души считал несправедливостью. Решительность и неуверенность одновременно.

«Ты веришь в добро», — замечает про себя Малин.

— И что помогло ему выжить?

— Фантазии. Собственная вселенная. Землянка в лесу, которой, как он сказал, никогда не было. Компьютерные программы, религиозные секты — все то, за что мы, люди, цепляемся, пытаясь взять свою жизнь под контроль. Образование. Он выбрал свой путь и выжил. Для этого надо иметь сильную волю. И потом, сестра, которая, кажется, заботилась о нем, хотя и не могла защитить. Он говорил о ней, большей частью несвязно, о том, что в лесу случилось нечто… Он как будто жил в параллельных мирах и научился разделять их. Но с каждой нашей встречей он все острее переживал свои детские кошмары, в нем просыпалась злоба.

— И жажда насилия?

— По отношению ко мне — никогда. Но возможно, к другим. Они жгли его свечой. Он описывал избушку в лесу, где они привязывали его к дереву, а потом жгли. И плескали в него горячей водой.

— Как они могли?

— Люди могут сотворить что угодно с себе подобным, когда перестают считать его человеком. История знает тому немало примеров. Ничего особенного.

— А как это начинается?

— Я не знаю, — отвечает Вивека Крафурд. — В данном случае, вероятно, все пошло от матери. Или даже раньше. Она не любила его и в то же время нуждалась в нем, я так думаю. Почему она не отказалась от него? Не знаю. Может, ей нужно было ненавидеть кого-то, чтобы давать выход своей злобе. А то презрение, которое ее муж и сыновья питали к моему пациенту, выросло именно на почве ее ненависти.