Я, мы — мы не должны навредить ему.

И Карим вспоминает своего отца — как однажды обнаружил его висящим в петле в квартире в Наксте летним днем, почти таким же жарким, как этот.

Мне было тогда двенадцать лет.

И я понял, что такое отчаяние. Но отказывался понять, что и у любви есть свои пределы.

«Иногда я захожу слишком далеко», — думает Вальдемар Экенберг, опрыскивая водой розы на участке своей виллы в Мьёльбю.

Его жена готовит в кухне — делает салат к шашлыкам, свинина замаринована еще с утра, бутылка вина уже откупорена. Никаких бумажных коробок с пластмассовыми краниками.

Или — действительно ли я захожу слишком далеко?

Коллеги писали на меня заявления, хулиганы тоже, но последствий не было, и я выбиваю нужные сведения лучше, чем другие, — как в том деле, с которым мы возимся сейчас. Когда такое исчадие ада разгуливает на свободе, никто не станет переживать, если кому-то сделали неприятно, — покуда никакого серьезного ущерба не нанесено.

Непросто быть человеком.

Иногда попадаешь между молотом и наковальней, и ничего не поделаешь. И приходится с этим смириться — как и со всяким страданием.

Та, которая сейчас готовит в кухне, хотела иметь детей.

«Для меня это было не принципиально», — думает Вальдемар. И, видит Бог, они старались изо всех сил. Бесконечные пробирки, приходилось кончать в баночку, сидя в темном туалете с каким-нибудь идиотским порнографическим журналом на коленях.

Но потом ей исполнилось сорок пять, и все закончилось.

Такая судьба выпала не им одним.

И теперь я стою в нашем саду. Небо темнеет. В далеких галактиках зажигаются звезды. Земная жизнь замыкается в себе самой, и я могу совершенно откровенно сказать, что по-прежнему люблю ту женщину, которая стоит в кухне.

Пер Сундстен ждет возле павильона быстрой еды в Буренсберге — это прапрадед современных шведских павильонов, построенный в пятидесятые годы, с прилегающим к нему залом ожидания для пассажиров автобусов. Пер заказал большой гамбургер с сыром, собирается взять его с собой к каналу и спокойно съесть, глядя на лодки, прежде чем двинуться домой в Муталу.

Плюсы холостяцкой жизни — я могу распоряжаться своим временем как хочу, никто не имеет права указывать мне, что делать.

— Пожалуйста!