Жду, жду — и ты открываешь, видишь меня, пытаешься закрыть дверь, но теперь я сильнее тебя, я сильнее, я вставляю ногу в щель двери, и ты кричишь, когда я вталкиваю тебя в квартиру, сажаю на диван и связываю тебя, твои холодные белые пальцы, похожие на паучьи лапы. Я кидаю на тебя одеяло — ты уже совсем стар, но злость так очевидна в твоих серых глазах, она никогда не исчезнет, папа.
Подожди. Я принесу ее из машины. Пусть она посмотрит, как ты умираешь.
Твои глаза лезут из орбит от страха, словно веки потеряли способность опускаться, и все твое жилье пронизано запахом спирта, мочи и старого немытого тела, но я, как никто, разбираюсь в чистоте, папа.
Подожди меня здесь.
Она тяжелая, я тащу ее на плече, и мне пришлось заткнуть ей рот тряпкой, чтобы она не закричала и не разбудила весь квартал.
Никто не видит меня.
Утренние глаза Финспонга мертвы.
Я закрываю дверь.
«Как долго я просидела так? — думает Малин. — Слишком долго».
Тело — как аккумулятор, вобравший в себя все чувства: тревогу, злость, отчаяние, усталость, ярость и жару. Перегретый мозг бесполезен как мыслительный инструмент, он не может помочь в этой беде.
Асфальт под ней почти горячий.
У Малин не было сил отойти в тень, солнце беспощадно уже в половине пятого утра.
Янне и Зак рядышком сидят в тени, прислонившись к стене склада, и Малин видит, как они собираются с силами перед следующим действием.
Последний акт?
Свен Шёман садится перед ней на корточки.
— Малин, у тебя есть идеи?
От него пахнет кофе.