Кому нравится ворошить свою память? Вызывать из прошлого демонов, заставлявших пить?
Плевать на прошлое.
Не знаю, ничего не знаю и не хочу знать.
К черту мальчика, являвшегося ей во сне. К черту тайны.
Все это ложь. Именно так надо сказать прямо в лицо докторам, желающим ей только добра.
Она помнит и бессонные ночи, и змеенышей, и неутомимые газонокосилки, и клоаки, и синие животы крысиных тушек. Все кончилось для мертвых, но не для меня.
А может, и для меня тоже?
Сны по-прежнему черно-белые, как старые фильмы, снятые камерой «супер-восемь». Иногда в ее снах снова появляется мальчик, бегающий по траве. Но это уже не Андерс Дальстрём.
Вчера Малин занималась в группе. «Я алкоголичка», — у нее хватило сил произнести эту фразу.
Звонил папа. Он узнал от Янне, где она находится, и, как ей показалось, это известие не очень встревожило его, скорее, наоборот, успокоило.
— Так будет лучше. Ты неважно выглядела, когда мы виделись в последний раз.
Что ты скрываешь от меня, папа? Чего я не знаю о себе? Или вы с мамой решили унести эту тайну с собой в могилу?
А может, ваша тайна и есть причина того, что я сижу сейчас здесь, в реабилитационном центре для алкоголиков, и смотрю на этот застиранный тряпичный коврик?
Малин садится на кровати, поджав под себя ноги, и вспоминает Марию Мюрвалль, девушку из другой палаты в совсем другой больнице.
Что сделала с нами эта жизнь, Мария?
Я вернусь домой к Рождеству. Я выберусь, брошу пить. У нас будет спокойный и веселый праздник.
Диван в телевизионной комнате накрыт зеленым покрывалом.
Малин здесь одна. Похоже, женщин с ее диагнозом не слишком интересуют новости из большого мира.
Сегодня начались судебные слушания по делу Андерса Дальстрёма. Корреспондент рассказывает, что на допросах подсудимый говорил о каких-то змеенышах, поселившихся у него внутри и не дававших ему покоя. Якобы эти змееныши на время затихли после убийства Йерри Петерссона, и ему полегчало. Они же заставили его расправиться с Фредриком Фогельшё, но он отказался повиноваться зову насилия в случае со стариком Акселем.