– Где мы находимся?

– В монастыре бенедиктинок, в Старом городе.

– Бенедиктинок?

Замошский наклонил голову. Его острый нос блестел на солнце.

– Время «шестого часа», – сказал он доверительным тоном. – Пока сестры молятся в часовне, мы пользуемся этим, чтобы позавтракать.

– Вы живете в одном монастыре с женщинами?

Движением ложки Замошский снял верхушку яйца, сваренного всмятку.

– Четкое разграничение. Мы не можем заниматься никакой совместной деятельностью.

– Это весьма… неординарно.

Он вынимал яйцо из скорлупы, которую придерживал двумя пальцами.

– Совершенно верно. Кто станет искать священников, особенно нашего профиля, в монастыре бенедиктинок?

– А каков ваш профиль?

– Ешь. Что не во вред, то на пользу, как говорят у нас.

– Какой у вас профиль?

Нунций вздохнул:

– Ты решительно янсенист. Ты не умеешь пользоваться жизнью. – Он доел яйцо и отодвинул стул. – Возьми с собой чашку, поешь позже.

Я предпочел выпить кофе одним глотком и обжег горло. Пока я приходил в себя, Замошский уже стоял в дверях.

В галерее полосы света и тени от колонн образовали черно-белый рисунок. Как ни странно, холод добавлял контрастности этой картине. Прелат перешагнул порог и стал спускаться по лестнице, которая странным образом вела прямо в Средневековье.

– Мы устроили офис в подвале.

Перед нами открылся равномерно освещенный туннель без видимых источников света. Каменные стены были покрыты многовековой патиной, но всюду господствовал дух современности. Когда Замошский приложил указательный палец к биометрическому аппарату, у меня больше не оставалось в этом сомнений. Внешняя картина жизни крепости была мне уже знакома, теперь мне открывалась ее сердцевина.