Посыпались цитаты, поток которых, казалось, невозможно остановить. Я собрался с силами и задал вопрос, который в ту минуту представлялся мне единственно важным:
– На каком языке в конце закричал Люк? На арамейском?
Кац снова улыбнулся. Улыбка была совсем юношеской:
– Да. На языке Библии. На языке летописей Мертвого моря. На том языке, на котором Сатана говорил с Иисусом в пустыне. Обращение к нему вашего друга может рассматриваться как официально признанный симптом одержимости, поскольку он не знает этого языка.
– Знает. Люк Субейра учился в Парижском католическом университете. Он изучал несколько древних языков.
– Значит, случай тяжелейший. Скрытая одержимость. Без симптомов, без внешних проявлений, абсолютно… ассимилированная!
– Вы поняли, что это означало?
– «Dina hou be’ovadвna». Буквальный перевод такой: «Закон в наших действиях».
– «Закон – это то, что мы делаем», похоже?
– Да.
Слова Агостины. Фраза из клятвы присягнувших Тьме. «ЗАКОН – ЭТО ТО, ЧТО МЫ ДЕЛАЕМ».
Свобода зла, возведенная в закон. Почему Люк повторял эти слова? Откуда он их знал? Действительно ли он их слышал, находясь в небытии?
– Последний вопрос, – сказал я. – Вы разговаривали с Люком перед экспериментом?
– Да, он мне позвонил.
– Он хотел, чтобы вы изгнали из него дьявола?
Он отрицательно замотал головой:
– Нет. Наоборот.
– Наоборот?
– Он вроде бы, как это сказать, был доволен своим состоянием. Видите ли, он за собой наблюдает. Ставит на себе опыт. Препарирует свою разлагающуюся душу. Lux aeterna luceat eis, Domine!