— Елена Петровна Жданова, моя супруга.

— Очень приятно, — сдержанно улыбнулся я. — Чапаев. Андрей. А давайте ко мне пройдём. У меня и печенье есть, тут-то, сами понимаете, десерт не задерживается.

Мы втроём прошли ко мне в кабинет. Я поставил на стол глубокую тарелку с овсяным печеньем и баночку башкирского мёда, которую принёс для Лядовой лечить горло. Минуты три молча пили кофе, сосредоточенно хрустя старым печеньем. Допили. Лена вдруг подскочила, засуетилась, собрала наши пустые чашки и, ни на кого не глядя, сказала:

— Я ополосну. Где у вас тут можно…

— Лен, сядь, — негромко, но жёстко попросил Жданов.

— Да, Елена Петровна, не нужно. Может быть, мы с вами после разговора ещё по чашечке… А сейчас вы мне расскажите, пожалуйста, всё, что с вами случилось той злополучной ночью. Мне ваш муж рассказывал уже, но я хотел бы услышать от вас всё с подробностями, все мелочи, даже на первый взгляд незначительные. С момента совершения преступления прошло уже больше суток, а по статистике, к сожалению, каждый час бездействия или поиска в неправильном направлении ведёт к отрицательному результату. Поэтому сосредоточьтесь, вспоминайте и рассказывайте. Слушаем вас.

За стопкой папок на моём столе лежал прикрытый бланком протокола диктофон, позаимствованный мной у дознавателя Блекис. Память — это хорошо, но прослушанные два-три раза показания иногда неожиданно открывали новые нюансы дела. Практически Лена Жданова рассказывала слово в слово всё, что вчера я услышал от её мужа. Без мата, конечно… Но были и подробности… Я иногда перебивал Елену, задавая ей уточняющие вопросы.

— Цвет, марка, номер машины, цвет обивки сидений в салоне, сколько мест в микроавтобусе было? — спрашивал я.

— Бел… Точно белый. Только грязный. Одна дверь впереди. Марка? Не знаю… я в них не разбираюсь. Витя меня спрашивал уже. Только сзади было написано английскими буквами «Транзит»… — вспоминая, посмотрела на потолок, Лена.

— Твою ж мать… — не выдержав, ругнулся Жданов.

— Спокойно! Дальше, пожалуйста, — успокоив Жданову взглядом, попросил я.

— Номер машины не знаю, вообще не смотрела в ту сторону. Обивка? Тёмная какая-то. Не уверена, ночь же была. А салон… салон большой. Мест двадцать, наверное. Может, больше.

— Водитель автобуса что, не русский был? Что в нём запомнилось? Как был одет? Может, чем-то от него специфическим пахло? Может, вы его сумели ударить, нанести какую-то приметную травму? — набрасывал вопросы я.

— Ну, да! Ты ещё у неё спроси, у этого водилы член обрезанный был или нет? Тогда мы поймём, православный он или мусульманин! — не выдержав, зло крикнул Жданов.