– Я не знаю, что бы я делала без вас, – говорит она. – Вы буквально спасли мне жизнь.

И в эти дни она действительно так думает. Она говорит, что я – член семьи, и это кажется правдой.

Иногда мы с Максом сталкиваемся с Сесилией Тилсон и девочками. Недалеко от тюрьмы есть кафе, в котором мы любим посидеть. Сесилия, «эта сука, мать Тома», оказалась милашкой – если узнать ее поближе. Да, она, конечно, импозантная дама, ужасный сноб, но интеллектуалка. Мы с ней неплохо ладим – нашли общие интересы: кроссворды, итальянское Возрождение и романы Энн Пэтчетт. Она разрешает Мелиссе и Беа иногда ночевать у меня – когда они приезжают встретиться с подружками, хотя потребовала, чтобы ей вначале позволили осмотреть «дом, где все вверх дном», как говорит про него Беа. И это стало поводом для последней, очень большой зачистки. Помочь пришли Сью и Мэйв, и даже Боб. Стандарты Сесилии выше моих, и она прислала мастера починить лестницу и крышу, но оценила мои усилия и поняла, что я ставлю детей на первое место. Она одобрила все, что я сделала в папином кабинете, «берлоге Макса», там даже стоит его игровая приставка. И еще стол для настольного тенниса. Это была очень удачная находка. Кто-то бросил этот стол перед домом на Ритердон-роуд. Я убедила тренеров футбольной команды Макса притащить его ко мне.

Я быстро поняла, что Тома убил Макс. Потому что в отличие от всех остальных я искренне интересовалась его делами. Я знала, как сильно он ненавидел отца. Эйлса была слишком занята своими собственными драмами, флиртом и развлечениями. Мне потребовалось некоторое время, чтобы придумать, как действовать так, чтобы оказываться на ход впереди. Главное – не привлекать внимание к Максу. Одного моего слова было достаточно, чтобы Эйлсу отпустили. Мне требовалось только отдать полиции перчатки. Я думала, что дело прекратят – если и не полиция, то присяжные посчитают, что произошла ошибка. Но когда на моем заборе стали появляться надписи, я поняла, как быстро отвернулись ее друзья, и изменила тактику. В прессе много писали про женщину, которая убила собственного мужа, но ее оправдали и отпустили, пусть и не сразу – и у меня появилась надежда, что защиту можно построить на домашнем насилии. Но не сработало. Я жалею о своем глупом трюке с шарфиком. Том мог быть ублюдком (я сама не хотела бы такого мужа), но и Эйлса была не подарок. Чем больше я обо всем этом думала, тем более виноватой она казалась. Эта ее вечная неугомонность, жадность – как она завидовала Розе и ее дому на побережье. И еще эта ее невероятная жалость к себе. Я знаю, что у меня есть свои секреты, но часто большие секреты, когда ты их раскрываешь, оказываются безобидными. Гораздо опаснее повседневная ложь, миллионы притворств и обманов между друзьями. У Эйлсы это прекрасно получалось – ее собственная форма агрессивной мимикрии. Дружила со всеми и ни с кем. Я думаю, что Тома сводила с ума ее неспособность быть честной и с ним, и с самой собой. И еще ее психическая неуравновешенность и отказ от лекарств. Измены. Она отчаянно хотела мужского внимания. Виновна – это начинало казаться очевидным решением.