Я скучаю по ней. Думаю, она была той подругой, которую я искала всю свою жизнь. Если обернуться назад, вспомнить последние десять месяцев, то я могу за многое ее поблагодарить. Она увидела меня саму, разглядела меня в этом бардаке, она относилась ко мне, как к подруге… Но я не должна быть сентиментальной. Она меня использовала. Я была бесплатной учительницей, она прикрывалась мною, чтобы встречаться с любовником (ей следовало сказать мне, а она выставила меня дурой). Я так и не получила назад бабушкин антикварный ящик для писем. Она влезла в мой дом, в мое сердце, пошуровала там и отбросила меня в сторону. Самое худшее предательство – это не серьезный поступок, а легкое небрежное безразличие.

Теперь у нее впереди десять лет заключения – достаточно долгий срок, чтобы подумать о своем поведении. Ясное дело, я исключила ее из своего завещания – все переходит Максу, независимо от того, в каком возрасте он вступит в права наследования. Выход Эйлсы из тюрьмы, вероятно, совпадет с его отъездом в университет. В Оксфорд или Кембридж – у меня на него большие надежды. Его оценки стали гораздо лучше в новой школе – и после того, как Том перестал стоять над душой и следить за тем, чем он занимается, выросла и его уверенность в себе, да еще и с моей помощью и поддержкой. Как я сказала одной женщине в книжном магазине, ему двенадцать лет, но читает он то, что читают семнадцатилетние, да к тому же еще и прекрасно пишет. Но я не говорю вслух о своих надеждах – я не собираюсь на него давить. Если он захочет поступать в Оксфорд-Брукс[54] или сидеть в своей комнате и курить марихуану – пусть так и будет. Он может быть тем, кем захочет. По крайней мере, я осознала то, что не желала видеть и принимать моя мать: позорные части нас также заслуживают любви, как и хорошие.

Если Макс решит продолжить учебу (Фред говорит, что я сумасшедшая, если думаю иначе), то Эйлса сможет снова поселиться у меня. Заполнить опустевшее гнездо. Это может устроить нас обеих. Посмотрим. Когда придет время, я спрошу у Макса, чего он хочет. Хотя это опасно. Он поверил в то, что Эйлса виновна, глубоко похоронив в подсознании собственную вину. Я проявляю большую осторожность, когда говорю про Эйлсу. Я подчеркиваю, что не пытаюсь занять место его матери. Она твоя мать и навсегда останется ею. Хотя получается забавно: каждый раз, когда я произношу эту фразу, слова еще чуть-чуть утрачивают свое значение.

Всегда стоит думать на несколько шагов вперед.

Над прудом нависли плотные серые тучи, но чуть дальше видно кусочек голубого неба – ну, не совсем голубого, а скорее белого, но это маленькое пятно ясного неба в окружении темных туч. По ощущениям, это пятно света и есть то, что творится у меня в голове – словно с меня сняли тяжелую ношу. Я уже несколько лет храню в себе груз вины, но, думаю, теперь он исчез. И ноющая дыра тоже заполнилась. Мои нервные окончания начало покалывать. Возможно, из-за холода. Или, может, я впервые за долгое время осознала, что у каждого дня есть своя цель. У меня есть человек, ради которого стоит жить.