«…Стены были вымазаны грязью, углы заросли плесенью. Мои родители висели на крюках, вбитых в потолок. Звучит значительно драматичнее, чем было на самом деле. Да, запах стоял ужасный, но куски мяса, которые там висели, мало напоминали человеческие. Мои мать и отец стали просто мясом… На стенах были написаны слова, которые навсегда врезались в мою память. Послание от человека, которого вскоре все станут называть Мясником. С времен тех давних, где наши корни, Жрецы приносили жертвы, повинуясь Богу. От жертвенных обрядов и пиров, От алтарей летели дрызги крови Жертвенных быков. Послание было написано кровью моих родителей».

«…Стены были вымазаны грязью, углы заросли плесенью. Мои родители висели на крюках, вбитых в потолок.

Звучит значительно драматичнее, чем было на самом деле. Да, запах стоял ужасный, но куски мяса, которые там висели, мало напоминали человеческие. Мои мать и отец стали просто мясом…

На стенах были написаны слова, которые навсегда врезались в мою память. Послание от человека, которого вскоре все станут называть Мясником.

С времен тех давних, где наши корни,

Жрецы приносили жертвы, повинуясь Богу.

От жертвенных обрядов и пиров,

От алтарей летели дрызги крови

Жертвенных быков.

Послание было написано кровью моих родителей».

В отчетах отмечалось, что Брукс установил, откуда эта цитата. Точно такие же слова были на картине в Тринити. Так называлось здание на Холикет-стрит, недалеко от заведения Макфарлейна. В помпезной коробке из бетона, построенной в конце шестидесятых, располагалось Объединение работников мясомолочной отрасли. В Объединение входили десятки человек, и Брукс, похоже, допросил каждого. Вот тогда он и вышел на Вайзмена.

— Эй, поднимайся. — В комнату бодрой походкой вошла инспектор Стил, за ней тянулся шлейф табачного дыма. — Половина второго, самое время сообщить, какой ты умный мальчик.

Логан оторвался от стенограммы самого первого допроса Вайзмена:

— Одну минуту… Я…