Ударившись бежать, ты уже не останавливалась. Собрала лиловый чемодан и бежала от 3 декабря 1976 года – Бог да проклянет тот созданный им день и все, что в нем было ужасного. Ты думала, что сбежишь в Америку, но мужик твой уже все просчитал сверху донизу, до последнего чека по съему жилья, и скоро он сделает от тебя ноги. А вот этот человек, человек на фото, – нет. Он подошел, приблизился к тебе с угла этой вот газеты. У него есть имя – не читай его.

Глупая женщина. Никуда ты не сбежала. Никуда не скрылась от 3 декабря 1976 года, а, наоборот, ворвалась в самую его бучу. Так и не узнав, что завтра было 4 декабря, а сегодня 20 апреля; ты знаешь только 3 декабря. Этот день никогда не прервется, пока прервать его не явится он. «День 3 декабря для тебя близится, – говорит это фото. – У нас еще остались неоконченные дела». Монтего-Бэй остановить этого не смог, не сможет и Америка. «Я иду к тебе, Нин». Не смей звать ее этим именем, не смей никогда! Это мертвое имя мертвой женщины из мертвого города. Беги, беги, потому что она умерла. А теперь зажги сигарету его зажигалкой, которую он ждет обратно, но не отдавай, пока он не попросит. Прикури сигарету и затянись. Вот так, а теперь еще раз. Затягивайся глубоко, пока сердце не умерит свой стук так, что можно будет не торопясь считать в груди его удары. Вот так. А теперь возьми сигарету и прожги ему голову. Ткни так, чтоб прожгло до задней страницы; жги, пока не вспыхнет яркий, бойкий язычок огня, и тогда брось эту газету на кровать.

– Ким! Что там, черт возьми, происходит?

Прожги себе путь сквозь стук того белого за дверью, через его крики, вопли, баханье и наконец вышибание неподатливой двери. А сама не трогайся с места. Вон как весело потрескивают подушки, пошипывают шелковые простыни, посмеиваются полиэстеровые шторы; смотри, как буйно, словно из-под вздувшейся юбки, вырывается пламя и обнажается визжащее окно…

Прожги себе благополучный путь к исходу. Единственный путь вперед – это насквозь.

Барри Дифлорио

Барри Дифлорио

Только что в Иране состоялся взрыв дерьма. Рвануло вообще-то еще в январе, но последствия доходят до нас только сейчас. Дерьмо подрывается по всему миру. «Хаос и разброд, разброд и хаос», – повторяю я из раза в раз, как будто они друг с другом чем-то связаны: Содом и Гоморра, Гоморра и Содом. Все эти семейные снимки путешествуют в моем саквояже – не в кейсе; из кейса эту папку нужно вынимать и отдавать Сэлли на уничтожение, но можно сначала сделать несколько снимков? Бог ты мой – мне кажется, я подцепил что-то вроде лихорадки Никсона. С таким жаром внушаю людям, что жизнь, язви ее, не бондиана, что временами упускаю из виду: как бы не так. Именно бондиана, да еще какая. Чего мне временами реально хочется, так это сесть в кресло, снять туфли и носки и пораскинуть, где дерьмо рванет в следующий раз. Тем временем оно, но только совсем иного рода, рвануло, на хрен, в Югославии. А парня из НАТО оно застигло врасплох. Глава, блин, ЦРУ, а вот не знал. Даже не догадывался.