– Это ты так за себя говоришь?

– Да ничего я не сказала.

– А то мне не видно. Вишь, как балакаешь по-ихнему…

Она привстает со стульчика, но снова усаживается. Я все так же у двери, прикидывая, как отсюда лучше выйти, быстро или неторопливо.

– Кое-кто, да почти все, валят сюда не от хорошей жизни, а за той же дрянью. Иначе в Америку им не попасть.

– Наверное.

– Да факт. И ты здесь не потому, что не видишь никого из ямайцев. А с чем-то другим. Леди, я ведь тоже женщина, пойми. Я знаю, когда баба чего-то хочет.

– Мне в самом деле пора к себе.

– Ну так иди, не держу. А я в следующий раз при случае скажу доктору – он, кстати, положил на тебя глаз, – как ты сюда шастаешь напропалую.

– Слушай, чего тебе надо?

– Знать. О своем муже. Я когда-нибудь услышу, как он разговаривает?

– Тебе надо спросить доктора…

– Говори ты.

– Я же не доктор, что я могу сказать. Да и не понравится тебе.

– Говори, я сказала.

– Будет как четырехлетка. И то в лучшем случае, если оклемается. Всему он должен будет учиться заново и все равно будет как заторможенный.

– М-м. А ходить-то будет?

– Ходить… Да ему бы хоть кружку держать научиться. Ты, надеюсь, понимаешь, что меня за сказанное сейчас могут с работы турнуть?

– Это за что же? За то, что ты первой мне правду сказала?

– Говорить тебе правду – не моя работа. Моя работа говорить то, что, по общему мнению, щадит твои чувства. Хотя здесь никто не может реально предсказать, что может случиться с пациентом, так что никто ничего не хочет и говорить, пусть все идет как идет. Он может пойти на поправку или…