– У меня в этой области познаний негусто.

– В самом деле? С вопросами, что ты любишь задавать, и писаниной, которую ты строчишь, тебе не мешало бы задуматься над этим поплотней. Особенно из того, что я читаю в «Нью-Йоркере».

– Все, блин, в критики лезут, – говорю я.

Я не успеваю заметить, как мне прилетает в висок – бамм! Я смаргиваю, пытаясь встряхнуться от шока:

– Ты чё, бля!..

– Тебе это как кино? Или я похож на того, у кого есть время на белого словоблуда?

– А вы, ямайцы, наверное, любите сводить застарелые счеты?

– Не понял, молодой человек.

– Ну это, насчет Тони Паваротти? Ваш высший авторитет. Вы тут говорите, что круче, чем он, удальца не было, а тут какой-то щегол-журналист взял и завалил его, и чем? Вскрывалкой от конвертов! И вот вы всей своей кодлой заявляетесь спустя пятнадцать лет…

– Шестнадцать.

– Да по барабану. Являетесь, и зачем? Доделать работенку? Ну прямо «Крестный отец», вторая часть.

– Босс…

– Все ништяк, Питбуль. Брат думает, что никто из нас не смотрит фильмов.

Я потираю висок, а они продолжают нарезать круги. Прежде чем заговорить, он заходит мне за спину.

– Ты думаешь, зачем они… Зачем Питбуль находится в этой кухне – чтобы делать сок?

– Не знаю.

– Питбуль?

Громила смотрит на меня и говорит:

– Эм-шестьдесят.

– Ты слышал? «Эм-шестьдесят». Знаешь, как у нас заведено? Каждый человек в этой группе выбирает себе автобус и остановку. Первого сходящего пассажира – мужчину или женщину – он снимает выстрелом. Если насмерть, то получает бонус.