Не подумайте, что я хвастаюсь — я говорю вам чистую правду: в тот миг я начал размышлять о том, как странно умереть таким необычным образом и каким безумием было тревожиться о такой ничтожной вещи, как моя собственная жизнь, перед лицом столь величественного проявления Божьего могущества. Мне и сейчас кажется, что я даже вспыхнул от стыда, когда эта мысль промелькнула у меня в голове. Затем мысли мои обратились к водовороту, и мной овладело жгучее любопытство. Меня тянуло проникнуть в его глубину, и мне казалось, что ради этого стоит пожертвовать жизнью. При этом я жалел только об одном — что никогда уже не смогу рассказать людям, оставшимся на суше, о тех чудесах, которые откроются передо мной. Странно, что у человека перед лицом смерти возникают такие нелепые фантазии; потом я не раз размышлял об этом и пришел к выводу, что, возможно, это бесконечное и стремительное кружение над бездной слегка помутило мой разум.

Было, между прочим, еще одно обстоятельство, которое помогло мне овладеть собой. Ветер совершенно исчез, поскольку теперь он просто не мог достигать до нас, так как наше судно, продолжая движение, находилось уже значительно ниже уровня океана. Если вам никогда не случалось бывать на море во время сильного и продолжительного шторма, вы не в состоянии даже представить, до какого исступления могут довести моряка ветер и удары волн. Они слепят, оглушают, не дают свободно вздохнуть, лишают всякой способности действовать и соображать. Но теперь мы были избавлены от этих неприятностей — так приговоренный к казни преступник пользуется в тюрьме некоторыми льготами, которых он был лишен, когда его участь еще не определилась.

Сколько раз мы пронеслись по кромке водоворота, я не могу сказать. Мы мчались, описывая огромные круги, должно быть, в течение часа, и при этом не плыли, а, скорее, летели, постепенно смещаясь к середине пенистого кольца, а затем все ближе и ближе к его зловещему внутреннему краю. Все это время я не выпускал из рук медное кольцо у основания снесенной мачты. Мой старший брат лежал на корме, держась за большой пустой бочонок, прочно прикрепленный тросом к палубе; это была единственная вещь, которую не снес за борт ураганный удар первого шквала. Но когда мы уже совсем приблизились к краю воронки, брат, вне себя от ужаса, вдруг оставил свой бочонок и, бросившись ко мне, стал отрывать мои руки от кольца — держаться вдвоем за него было нельзя.

Ничто в жизни так глубоко не огорчало меня, как этот его поступок, хотя я и понимал, что он, должно быть, совсем помешался от страха. Но у меня и в мыслях не было противиться или вступать с ним в борьбу. Я знал, что, будем мы за что-нибудь держаться или нет, никому из нас это не поможет. Уступив брату рым, я перебрался на корму к бочонку. Сделать это было вовсе не трудно, потому что шхуна, продолжая двигаться по кругу, держалась довольно устойчиво, не кренилась и только иногда покачивалась от носа к корме от завихрений водоворота. Но едва я успел устроиться на новом месте, как судно вдруг легло на правый борт — и мы стремглав понеслись в бездну.