Оказавшись внутри, Уэст молча посмотрел на меня. Из-под наших ног, из кубрика, сквозь доски доносились приглушенные голоса, перебранки и ругань.

– Я девятнадцать лет заботился об этой женщине, – проговорил Филип. – Рич давно бы убил ее.

– Я знаю это, – не стал я спорить.

– Я защищал ее! – бросил помощник казначея с внезапной резкостью, и голос его дрогнул.

– Вы изнасиловали ее.

– Она спровоцировала меня.

Я почувствовал, что на моем лице проступило презрение, и сказал:

– Я заключил сделку. Вашу тайну никто не узнает.

– Да, – кивнул мой собеседник. – Вы правы.

Бросив на меня быстрый взгляд, он протянул руку и отодвинул дверь. За нею обнаружился Колин Пиль. Но это был совершенно другой Пиль… Приличествующее слуге невозмутимое и почтительное выражение на лице его сменилось широкой и злой ухмылкой. Уэст оттолкнул меня к стене, и слуга Рича сумел войти внутрь. Для троих здесь едва хватало места, однако они умудрились повернуть меня и заломить мне руки за спину. Филип ногой задвинул дверь, а Колин заткнул мне рот извлеченным из дублета платком, едва не удушив меня при этом. Потом Уэст достал кинжал и приставил его к моему горлу.

– Только дернись, и я прирежу тебя, – проговорил он и обратился к слуге: – Ты, свяжи его!

Пиль запустил руку в свою сумку и достал из нее длинный моток веревки. Я не мог шевельнуть руками. Теперь стало понятно, зачем Рич настаивал на том, чтобы письмо было передано в собственные руки Уэста. Я ошибся, решив, что могу заключить с сэром Ричардом сделку. Он спланировал все… даже изобразил Пиля слугой-недотепой.

Мне подсекли ноги, и я тяжело рухнул на палубу. Я охнул, а затем посмотрел вверх. Колин смотрел на меня с волчьей ухмылкой. Я вспомнил, как молодой Карсвелл расписывал актерское мастерство: у Пиля было чему поучиться! Вне сомнения, Рич находил полезным для себя его умение. Пригнувшись, слуга еще раз перевязал мои ноги, а потом обхватил веревкой кляп у меня во рту. После этого, посадив меня спиной к бочке, он еще дважды обмотал веревкой мое туловище.

Уэст стал надо мной, уперев руки в бока. Он казался рассерженным, как если бы его оболгали.

– Я же говорил вам, – произнес он негромким дрогнувшим голосом. – Девятнадцать лет я защищал эту женщину. Если вас это утешит, мне всегда было стыдно. Но служба королю позволила мне искупить свой грех, и я не дам ничтожному бумагомараке-адвокату лишить меня чести накануне битвы, не предоставлю ему даже малейшей возможности! Я могу погибнуть, и что сделает ваша истина с моей бедной матерью? Впрочем, что вам до этого? Рич нашел способ убрать вас с дороги, и я охотно посмотрю на ваш труп.