«Кто это?»

Посмотрев в указанную им сторону, я понял, что знакомые мне солдаты, Карсвелл, Ллевеллин, Голубь и Угрюм, несут одр, на котором лежит тело в строгом белом платье. Это была Эллен.

Вздрогнув, я проснулся. Где-то рядом чей-то голос выкрикнул:

– Скорее!

Наверху звучали и другие голоса, а с ними шаги, свистки и топот, и хотя у меня не было возможности определить время, я догадался, что рассвет уже начался. Кто-то криком призывал экипажи занять свои места, и я с облегчением понял, что артиллеристы спустились вниз. По всей видимости, они проведут здесь остаток дня, не позволяя Филипу разделаться со мной. Дела на берегу и выставленные у пушек караулы не дали ему возможности убить меня глухой ночью.

Я услышал свистки, а затем ровный грохот, заставивший задрожать дощатый пол моей тюрьмы. Затем прозвучал новый свисток, за которым раздалась череда стуков. Похоже было, что пушечные порты открыли, а пушки выкатили вперед, а затем откатили назад. Учения? Возможно, ибо подобный шум повторился еще два или три раза. Судя по звукам, бурная деятельность охватила весь корабль. Я попытался понять, что говорят там, снаружи, однако умел разобрать только отдельные слова.

Прикинуть, который час, было попросту невозможно. В каморке, чуть остывшей посреди ночи, вновь сделалось очень жарко, запах тухлого мяса стал уже совсем нестерпимым. Чуть позже издали донесся пушечный гром – с наших кораблей или нет, я понять не мог. А еще через некоторое время с палубы донеслись радостные крики, и отчетливый голос провозгласил:

– Попали в галею!

Потом прозвучали новые залпы, иногда близкие, иногда далекие. После одного из выстрелов палуба подо мной тупо задрожала, и кто-то снаружи выкрикнул:

– В нас попали?!

Затем по трапу простучали шаги целого отряда. Спустя несколько мгновений они продолжились уже на нижней палубе. Мне показалось, что я отчетливо услышал крик:

– Помпа!

Сердце мое заколотилось от страха при мысли о том, что я заперт в крошечной каютке, а корабль получил пробоину, однако больше ничего не произошло. Меня замутило, и, невзирая на боль, которую движение причинило моим связанным рукам, я наклонил голову как можно дальше вперед: если бы меня начало рвать с кляпом во рту, я мог задохнуться. И тут в дверь постучали, осторожно и нерешительно, и знакомый голос произнес:

– Мэтью?

Это был Ликон.

Волна облегчения окатила меня. Охваченный ужасом, опасаясь того, что он может уйти, я попытался шевельнуться, не обращая внимания на боль, пронзившую все мое тело. Каким-то чудом я умудрился поскрести по палубе каблуками своих башмаков.