– Мне только что сказали, что семнадцать лет назад ты меня загипнотизировал. И не счел нужным сообщить об этом. Поэтому давай обойдемся без семантических изысканий, о’кей?
– Жас, пожалуйста…
– Почему ты не уверен?!
– Ты говорила не по-английски.
– Ну, так я перешла на французский. Что здесь необычного?
– Нет, Жас. И не на французский. Насколько я могу судить, это был один из древних языков. Смесь староирландского и валлийского. Я не понимал слов, но было ясно, что ты измучена и отчаялась – и не хочешь жить. Ты спрыгнула с обрыва, пытаясь покончить с собой.
Жас сделала глубокий вдох. Напрягла память.
Прогулка. Поцелуи. Прикосновения. В четырнадцать лет это потрясает. Круг из камней. Они усаживаются друг напротив друга, и Тео предлагает ей гриб… Больничная койка, и рядом – Малахай… А в промежутке – ничего. Кусок ее жизни выпал. Раньше ей это почему-то не приходило в голову.
– Что произошло сегодня? Расскажи мне, Жас. Есть ли сходство с летними регрессиями в Париже?
– Я не хочу! Я лучше…
Самюэльс перебил ее:
– Послушай. Я знаю, какая ты упрямая. И понимаю почему. Но вот что я тебе скажу. Мне ни разу не приходилось работать ни с кем, кто видел чужие воспоминания. Только с тобой. И Тео – не единственный, чью память о прежних перерождениях ты можешь считывать. Когда мы сотрудничали с тобою в клинике, я понял важную вещь: у тебя очень необычная способность вспоминать…
– Есть еще какое-нибудь «сотрудничество», о котором я не помню? Какой кусок моей памяти ты выкинул за ненадобностью?
– Твоя бабушка разрешила нам провести два сеанса гипноза.
– И?..
– Ты смогла уловить воспоминания, которые соответствовали регрессиям других учеников.
– Это невозможно!
Жас прижала телефон к уху и обняла себя за плечи.
– После этих сеансов мы с твоей бабушкой решили: пока не разберемся с этой способностью, тебя нужно обезопасить. Риска не было: пока ты находилась под гипнозом, я запретил тебе уходить в спонтанные регрессии. И научил их блокировать.
– Но ведь ты сам сказал, что летом у меня опять были регрессии! Как такое возможно?