– Здесь. Она не уходила.

– Я… взял его?

Но не успел Шамрон ответить, как глаза Габриеля закрылись, и сознание снова оставило его.

37 Венеция

37

Венеция

Минул еще месяц, прежде чем Габриель поправился настолько, чтобы вернуться в Венецию. Они поселились в четырехэтажном доме на Каннареджо со спуском к крохотному причалу, у которого покачивался небольшой ялик. Входная дверь, по обе стороны от которой стояли керамические горшки с разросшейся геранью, открывалась на тихий дворик с запахом розмарина. Установкой охранной системы занималась некая фирма, базирующаяся в Тель-Авиве.

Габриель не находил в себе сил возобновить битву с Беллини. Зрение не восстановилось, стоять долго он не мог – начинала кружиться голова. По ночам его будила гудящая боль в висках. Увидев в первый раз его спину, Франческо Тьеполо подумал, что Габриель похож на человека, которого пытались освежевать. Тьеполо обратился к суперинтенданту, ведающему церквами Венеции, с просьбой отложить открытие церкви Святого Захарии еще на месяц, с тем чтобы дать синьору Дельвеккио возможность оправиться после злосчастного дорожного происшествия.

Суперинтендант, в свою очередь, предложил Тьеполо самому подняться на леса, с тем чтобы закончить Беллини в срок.

Туристы приезжают, Франческо. Ты предлагаешь мне повесить на дверь церкви Святого Захарии табличку с извещением, что она закрыта на реконструкцию?

Далее случилось совершенно неожиданное: в спор вмешался Ватикан. Отец Луиджи Донати отправил в Венецию сердитое письмо – в духе времени, электронной почтой, – выразив в нем пожелание святого отца позволить синьору Дельвеккио закончить реставрацию шедевра Беллини. Суперинтендант поспешно переменил мнение. На следующий день в дом на берегу канала была доставлена коробка венецианского шоколада вместе с запиской, содержавшей пожелание скорейшего выздоровления.

Все то время, пока Габриель поправлялся, они вели себя как типичные венецианцы. Обедали в ресторанах, где не встретишь туристов, а после ужина каждый вечер приходили в Гетто Нуово. Иногда компанию им составлял отец Кьяры. Мягко, но настойчиво он расспрашивал их о характере сложившихся между ними отношений, осторожно стараясь выяснить намерения Габриеля в отношении его дочери. Когда «допрос» затягивался, Кьяра ласково толкала отца в плечо и говорила: «Папа, пожалуйста». Потом брала обоих мужчин под руки, и они молча шли по площади, подставив лица теплому вечернему ветерку.