— Как твоя работа? — спросила она за кофе в залитом солнцем саду.

— Лучше не бывало, — ответил Габриель, глянув на Мадлен.

— Я о живописи, Габриель.

— Закончил недавно реставрировать отличное полотно Бассано.

— Лучше займись собственным творчеством, — упрекнула его Циона.

— Уже, — расплывчато ответил Габриель. На том и успокоились.

После кофе Циона отвела их к себе в мастерскую, показать новые работы. По просьбе Габриеля, она открыла кладовую, где хранились сотни полотен и зарисовок его матери, включая несколько изображений высокого мужчины в форме СС.

— Я же просил сжечь их, — напомнил Габриель.

— Просил, — признала Циона. — Однако я не сумела заставить себя.

— Кто это? — спросила Мадлен, глядя на картины.

— Эрих Радек, — сказал Габриель. — Он руководил тайной нацистской программой «Операция 1005». Ее целью было скрыть все следы холокоста.

— Зачем твоя мать написала его портрет?

— Радек чуть не убил ее во время «марша смерти» из Аушвица, в январе 1945-го.

Мадлен озадаченно выгнула брови.

— Не его ли недавно арестовали в Вене и привезли на суд в Израиль?

— К твоему сведению, — поправил ее Габриель, — Эрих Радек явился на суд добровольно.

— Ну да, — с сомнением произнесла Мадлен. — А меня похитили марсельские бандиты.

На следующий день они отправились в Эйлат. Контора сняла большую частную виллу недалеко от иорданской границы. Мадлен целыми днями загорала у бассейна, читая и перечитывая классические английские романы. Готовилась вернуться в страну, которая даже не была ей родной. Мадлен так и осталась никем, ненастоящим человеком. Так может, не первый раз подумал Габриель, ей лучше жить в Израиле? В последний день на юге он так и спросил Мадлен. Они сидели на вершине голой скалы в пустыне Негев, глядя, как солнце погружается в бесплодные земли Синая.

— Искушение велико, — признала Мадлен.