Тайсон облегченно вздохнул.

– Значит, мне следует открыто опровергать то, что они говорят?

– Да. Или доказать, что они лгут, или что они не были беспристрастными свидетелями событий. Другими словами, умалить правдоподобность их показаний путем обнародования существовавших между вами разногласий. Или говоря языком закона, уличить их в лжесвидетельствовании.

– Очень мило с вашей стороны посоветовать мне подобное.

– Любой юрист скажет вам то же самое, но, говоря вам это, я намекаю на решение вашего вопроса путем дискредитации Брандта, и тогда армия, вероятно, замнет расследование.

Тайсон покачал головой в раздумье.

– Сможете ли вы разоблачить Брандта?

– Возможно, в некотором смысле я бы мог это сделать. Но тогда бы это значило, что я должен рассказать о том, что он делал там,а не какую жизнь он вел после Вьетнама, потому что ничего не знаю, кроме того, что читал о нем, как об отличном враче, женатом человеке, у которого есть сын, ровесник моего Дэвида, и дочь. К чему мне слагать небылицы о том, что случилось чуть ли не двадцать лет назад. Это спасет мою шкуру?

– Я надеюсь.

– Но это противоречит тому, во что я верил, – прошлое надо забыть. Если я хочу, чтобы обо мне судили по тому, как я прожил жизнь после Вьетнама, как же я могу свидетельствовать о прошлых грехах и упрекать в них Брандта?

– Он же бросил обвинение вам в лицо.

– Это его дело. Я так не поступлю.

– Подполковник Левин был прав, – покачала она головой.

Тайсон долго и внимательно исподлобья смотрел на нее.

– Но это совсем не значит, что у меня нет чувства самосохранения. Как раз оно-то у меня и срабатывает в первую очередь. Пока что все советы не совместимы с моим образом мыслей. Только я знаю, каков на самом деле Бен Тайсон. Я попытаюсь избежать всех подводных камней, но не обманом, не компроматом или клеветничеством. Я хочу добиться честного вердикта, даже если меня признают виновным.

– Вы имеете право поступать по-своему. Но тогда, если вы не собираетесь ответить тем же Брандту, я на основании собранных фактов должна буду повесить на вас обвинения. У меня не будет другого выбора, понимаете?

– Я их лично не приму.

Карен сошла с проезжей части, забираясь в дикие заросли кустарника. Горькие травы распространяли едва уловимый пряный запах. Сунув руки в холщовые брюки, она посмотрела на почти пустынную дорогу и сказала:

– Что я могу еще сделать для вас?