Катрин неожиданно прервала свой рассказ. Развернулась в своей инвалидной коляске спиной к гостям и неслышно покатила в глубь зала, где возвышался авангардный сервант непонятной геометрической формы. Она вернулась к ним не с пустыми руками.
– Вот эта газета.
Женщина протянула ее следователю, но тот кивнул на Антона.
– Здесь говорится о каком-то Измоденове, русском коммерсанте, погибшем в автокатастрофе, – перевел Полежаев.
– Вадик жил во Франции по поддельным документам, – ничуть не смутившись, объяснила Катрин. – Там его знали как Измоденова.
– Как марсельская газета очутилась в вашей больничной палате?
– Этот вопрос я задала сестре милосердия. Она ответила, что газету прислали ко мне домой из Антиба, а почтальон принес прямо в больницу. Я решила, что администрация гостиницы, чтобы я им больше не докучала своими звонками, позаботилась обо мне.
– А кто занимался похоронами Измоденова? – не унимался Еремин.
– Я узнала о гибели Вадика слишком поздно. И была уже инвалидом. Так что пребывала в полном неведении о том, где его похоронили. Уже в Москве мне кто-то позвонил. Он представился другом Вадика. Этот друг сообщил название кладбища и подробно рассказал, как найти аллею, на которой похоронен господин Измоденов.
– Значит, все-таки похоронен как Измоденов?
– Ведь он умер не под своей фамилией, – не поняла Катрин подоплеки вопроса. – По иронии судьбы и папа, и Вадик умерли в один день.
– По иронии судьбы умер некий господин Измоденов, – подвел безжалостный итог следователь. – А господин Старцев выжил. И прекрасно себя чувствует, потому что никогда не попадал в автокатастрофу.
Из груди женщины вырвался приглушенный стон. Как дитя, которому сказали, что Дед Мороз– выдумка и никогда не придет, она в какой-то смутной надежде переводила взгляд с одного на другого, а потом закрыла лицо руками и зашептала, переходя на крик:
– Нет! Не может быть! Вы врете! Вы все врете! Зачем вы издеваетесь надо мной?
– Зачем ты так? – укоризненно бросил другу писатель.
Еремин ждал в машине, а Полежаев еще долго стоял на коленях перед инвалидным креслом.
– Вадечка, ангел мой! Милый мой мальчик! – как в бреду повторяла Катрин, орошая пуловер Антона слезами.
Он узнал еще много нежных французских слов.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ