В доме уже разверзся ад: дым, вспышки, взрывы, крики. Имя Манди, вместе с именем Саши, на устах каждого незваного гостя. И, что кажется важным для Манди, достойным того, чтобы уделить этой мысли мгновение-другое, уверенность, что некоторые из этих голосов он уже слышал, когда не слишком дружеские руки загружали его, со связанными руками, в фургон, перетаскивали в вертолет и укладывали лицом на металлический пол, прежде чем обрели человеческую форму и вдруг стали достаточно нежными, чтобы ставить перед ним чашки с горячим кофе, предлагать сигареты «Кэмел» и пирожные, а их обладатели извинялись и называли себя Хэнк, Джефф, Арт и другими простыми именами.

Или Манди совершенно рехнулся, или он слышит голос Джея Рурка, кричащий громче всех? Трудно сказать, потому что никогда раньше Манди не слышал кричащего Рурка, но он готов поставить большие деньги на то, что под костюмом космического пришельца тот самый Джей Рурк, дорогой отец которого родился в шестнадцати милях от того места, где появилась на свет мать Манди, если, конечно, ирландские вороны летают по прямой, в чем Рурк серьезно сомневается.

И уж если речь зашла о голосах во время шторма, которые должны слышать все тонущие матросы, Манди слышит еще один знакомый голос из своего недавнего прошлого, который поначалу никак не может связать с конкретным человеком, но после некоторого мысленного усилия таки связывает: Ричард. Блондинистый Ричард в новеньком синем блейзере и с галстуком стюарда авиалинии. Ричард Дмитрия, который выплачивает разовое вознаграждение в тысячу долларов всем потенциальным работникам, независимо от исхода собеседования. Который вопрошает вслух: что есть деньги в сравнении с великими идеалами?

Вот, значит, что мы имеем, говорит себе Манди, вспоминая предположение Эмори, высказанное во второй половине прошедшего дня: две лошадки из одной конюшни, которые сейчас бьют копытами в дверь. Однако он не стоит на месте, занятый этими мыслями. Длинные ноги уже возносят его вверх по дубовой лестнице, которую он всегда так любил, правда, забирается он по ней на манер Саши, потому что одна нога сильно болит, а на левом плече он несет целую тонну: то ли ударил его об потолок, то ли на него упала летающая тарелка, то ли попала одна из пуль, о которых ему рассказывали в Эдинбурге, пуль, рекомендованных для использования при стрельбе в самолетах и в аналогичных деликатных ситуациях. Они легко сшибают с ног и покрывают слоем расплавленного свинца, но не пробьют кожицу виноградины.

Он преодолевает лестничный пролет и через дверь добирается до старой лестницы для слуг, которая ведет на чердак. Дождь пуль, штукатурки, дыма и оскорблений преследует его, но он сохраняет самообладание, поднимается все выше и, добравшись до чердака, обнаруживает, что он на коленях, совсем как в мечети, подняв зад и уткнувшись лицом в окровавленные руки. Но все равно ползет к мансардному окну и разгибается достаточно высоко, чтобы посмотреть поверх подоконника и увидеть, что происходит внизу.