— Вот так. Садитесь.

Из пластикового пакета он достал две большущие французские булки, запечатанные в целлофан, и две банки колы-лайт.

— Приходится думать о весе, — пояснил он, разложив все это на скамейке. — Вообще-то я больше люблю обычную колу. The real thing.[65] Но…

Он хлопнул себя по животу. Уоррен молчал. К еде не притрагивался. Сидел, глядя на трех канадских гусей. Птицы гонялись по травянистому склону за собачонкой, которая была вдвое меньше самого крупного из них. И похоже, ей это нравилось. Как только самый большой гусь, щелкая клювом, оттеснял ее к воде, она ловко уворачивалась и с лаем кидалась прочь.

— Вы не будете? — спросил Ингвар с полным ртом.

Уоррен молчал.

— Слушайте, — сказал Ингвар. — Мне поручили вас сопровождать. Между тем совершенно очевидно, что вы отнюдь не склонны делиться со мной какой-либо информацией. Или с нами. Делиться информацией с нами. Так, может, — он отхватил зубами здоровенный кусок булки, — просто порадуемся хорошей погоде?

Слова утонули в чавканье.

Собачонка устала. Отвернулась от гогочущих гусей и побежала прочь вверх по склону.

Ингвар молча ел. Уоррен подставил лицо солнцу, положил левую ногу на колено правой и закрыл глаза от яркого света.

— Что с вами? — спросил Ингвар, покончив со своей булкой и половиной Уорреновой.

Скомкал целлофан, сунул в пакет, открыл одну банку колы, отхлебнул.

— Что с вами такое? — повторил он, стараясь подавить отрыжку.

Уоррен по-прежнему не шевелился.

— Как хотите, — сказал Ингвар и достал из кармана темные очки.

— Есть на свете один мерзавец, — сказал Уоррен, не меняя позы.

— Не один, — кивнул Ингвар. — Отнюдь не один, по-моему.

— Этот один хочет нас сломать.

— Ну…

— Он уже начал свое дело. Проблема в том, что я не знаю, как он намерен продолжать. Вдобавок никто не желает меня слушать.