— Что именно она вам говорила?

— Ну, это личное, но она говорила как женщина, которая хочет дать понять мужчине, что она его хочет. В какой-то момент она даже…

С притворно скромным видом он замолчал. Доктор Шмидт попросил его продолжить.

— В общем, на мне были очень широкие брюки. Ремня не было, а только подтяжки, и, когда мы танцевали медленный танец, ее рука скользнула мне в штаны. Она присвистнула и сказала, что я идеально сложен и что это хорошо, так как у нее в сумочке как раз лежат презервативы большого размера. Она спросила, не хочу ли я их опробовать.

Зал явно не остался равнодушным к этим новым разоблачениям.

— Что было потом?

— Примерно в течение часа мы танцевали, пили и обнимались. Потом она сказала, что хочет изменить своему дружку, так как тот не удовлетворяет ее в сексуальном плане, и что она хочет настоящего мужчину.

Катрин подпрыгнула на своем месте, словно разъяренный лев.

— Вы не имеете права так говорить! — вскричала она. — Это все ложь! Я люблю Роберта и никогда его не обману, даже несмотря на то что мы расстались!

— Мадемуазель Шилд, — предупредил судья, — вам была предоставлена возможность высказаться!

— Я не могу терпеть, когда этот шут так говорит о моем друге!

— Катрин, пожалуйста! — авторитетно прервал ее Пол Кубрик.

Она опустила голову и замолчала.

Слова этого Ди Паскуали напомнили ей слишком горький вечер расставания в отеле «Уолдорф», когда Роберт действительно был не способен ее удовлетворить, — на самом деле он не испытывал ни малейшего желания.

Томас и Джулия обменялись долгими молчаливыми взглядами: их шансы на победу таяли на глазах. Томас предвидел мучительный момент, когда сам должен будет защищаться от обвинений в изнасиловании, которые Тамплтон не замедлит ему предъявить. Каждый удар, наносимый Катрин, приближал его к встрече с инспектором.

Последний, впрочем, присутствовал в зале суда и посмеивался, глядя, как Томас начинает идти ко дну.

Шмидт, так и не шелохнувшийся, продолжил свой допрос:

— И что вы тогда сделали?

— Ну, — сказал Дино с чуть виноватым выражением лица, — будучи осторожным, я спросил, пришла ли она со своим другом.

В зале раздался смех.