— Удачи, моя дорогая, — сказал он зверьку.

Катрин обернулась и увидела крысу.

Она в ужасе крикнула:

— Что вы собираетесь делать? Вы сумасшедшие! Это же крыса! Перестаньте! Перестаньте! Я умоляю вас! Я не хочу! Нет! Нет! Нет!

Несмотря на свое состояние, она принялась отчаянно биться, что побудило банкира, не простившего ей укуса, отвесить ей новую пощечину с такой силой, что Катрин ударилась головой о рояль. Девушка заплакала от боли и бессильной ярости.

Харви тем временем пустил крысу в трубку и отрезал ей путь к отступлению, заткнув конец канала носовым платком, который проворно достал из кармана своей черной куртки. Затем он поджег его с помощью зажигалки, которую достал из того же кармана.

Сначала грызун не двигался с места, словно загнанный зверь, явно не понимающий, ни что происходит, ни чего от него ждут. Но когда до него донесся запах дыма и он вдохнул его, его мордочка ощетинилась, а усы задергались, он повернулся и побежал в дальний конец трубки.

В этот момент камера резко дернулась, изображение сместилось, и картинка потемнела. Техник включил освещение в зале, что привело публику в оживление.

Этот неожиданный видеоматериал не оставлял и тени сомнения в том, что Катрин сказала правду: она была зверски изнасилована! На ее долю выпали тяжкие извращенные издевательства, она оказалась жертвой gerbilling — редкой практики, чье название произошло от английского наименования маленького невинного грызуна, тушканчика (по-английски gerbil), свидетельствовавшей о полной деградации ее мучителей: укус зверька рождал у некоторых представителей гомосексуальных кругов заключительный стон извращенного наслаждения.

Отец Катрин, сидевший в первом ряду, перескочил через барьер и бросился к Харви. Несмотря на внушительный вес литературного критика, он, чувствуя, как его силы удесятерились от ярости, смог приподнять его со скамьи подсудимых и кинуть на пол. Потом он кинулся на него и сдавил горло с криком:

— Я убью тебя, грязная свинья! Я тебя убью!

Харви отбивался, призывая на помощь, и пытался разжать руки отца Катрин. Двое полицейских, подоспевших на выручку, не без труда смогли отбить литературного критика, тот уже почти задохнулся. Шилд прекратил сопротивление, выпустил толстую шею Харви и встал.

Харви сразу же схватился за живот и одновременно начал отхаркиваться, глубоко и прерывисто дыша, как человек, только что едва не утонувший. Конечно, вырванный из рук отца пострадавшей, он почувствовал облегчение, но теперь на его мертвенно-бледном лице были написаны стыд и ужас.

Перед тем как вывести отца Катрин из зала суда, полицейские дали ему несколько секунд, чтобы прийти в себя. Застыв у барьера с полными слез глазами, Катрин, все еще в шоке от увиденного, внезапно встала, глядя на отца с взволнованным удивлением.