Вряд ли мадам или даже мой покойный отец предвидели, что все закончится таким вот ужасным образом, и вряд ли они хотели этого. Они хотели всего лишь наказать Эмили, отняв у нее и ее сыновей незаконно полученное наследство. Так почему бы не спасти несчастную — от себя самой и от наказания по всей строгости закона? Если она скроется из страны, как в свое время сделал мой отец, она ведь потеряет все, что старалась сохранить любыми мерами.

Я никогда не прощу Эмили, что она предала моего отца и довела практически до безумия. Но я знаю, что она действовала, находясь под чарами всепоглощающей любви к Фебу Даунту, который тогда заплатил своей жизнью за их общую вину. Уверена ли я, что не сделала бы того же самого ради Персея?

Я сыта по горло заговорами, тайнами и двурушничеством, мне смертельно надоело скрывать свое истинное лицо под маской. Великое Предприятие потерпело крах. Все потеряно, и я почти рада этому. А еще мне надоело выполнять чужие распоряжения, даже распоряжения дорогой мадам. У меня тоже есть своя воля. Я должна проявить ее — и непременно проявлю. Я стану наконец самой собой.

Мучительно медленно, таща за собой тяжелый от воды плащ, Эмили миновала отмель и теперь продвигалась по отлогому дну к середине потока.

В мгновение ока все мои сомнения рассеялись, точно туман под лучами восходящего солнца.

Я не позволю ей умереть.

Над восточным горизонтом уже разливается чистейший бледный свет, когда начинают звонить колокола церкви Святого Михаила. Я слышу звон, но не знаю, бьют ли куранты ровно час или полчаса. Такое ощущение, что время остановилось, сменившись вечным «сейчас», непреходящим мгновением между жизнью и смертью.

Эмили бредет все дальше и дальше, уже по пояс в воде. Я выступаю из укрытия на берег, чтобы крикнуть ее имя, но, прежде чем я успеваю открыть рот, она оборачивается и смотрит на меня, слегка покачиваясь под напором течения.

Только сейчас я замечаю, что на шее у нее черная бархотка с медальоном, где хранится прядь волос, которую она отрезала у Феба Даунта, когда он лежал в заснеженном саду лорда Тансора, убитый моим отцом.

Увидев, что я собираюсь обратиться к ней с какими-то словами, Эмили подносит палец к бескровным губам, призывая меня к молчанию. А другую руку простирает ко мне, по всей очевидности веля мне оставаться на месте. Разумеется, я подчиняюсь безмолвным приказам, ведь она по-прежнему остается моей госпожой.

Против ее вновь окрепшей воли не пойдешь. Теперь я понимаю, что не сумею спасти Эмили, ибо она не желает спасения.

Исхудалая, бледная, с растрепанными волосами, она все равно величественна — настоящая королева, неприступная, непобедимая, красивая уже не смертной, а потусторонней, неземной красотой. Да как я вообще могла думать, что мне удастся взять над ней верх?