— Разрешаешь? А я думал — конспирация.

— Ну, Кондачку-то скажи, что ненадолго. Туда и обратно. Чтоб мастер не волновался. А то прогрессивки лишит.

— Шутите, гражданин начальник. Кондачина! Васька! Я скоро. Тебе в Жихареве надо чего?

Тот помотал головой.

— Ишь. Ничего ему не надо, — злобствовал Зверев. — Полное обеспечение. А как насчет баб?

— А этого не хочется. Я работе отдаюсь.

— Прыгай в кабину, деятель.

В Жихареве, щедро расплатившись с Витьком, Зверев отпустил его. Уныло шел Ефимов к другому транспортному средству. Невесел был и Зверев.

— Куда, начальник?

Зверев посмотрел на часы.

— Так говоришь, скоро поедут, Паша?

— Как обычно. У них график.

* * *

…Осталась позади Кобона. Чем дальше удалялись они от поселка номер пять и тем более — от Петербурга, тем все крепче Пуляев утверждался в мысли, что шоссе это, этот кузов грузовика — и есть тот путь, который искал его прямой и непосредственный начальник Зверев, с которым Бог знает что происходило теперь, но который не был убит. В это Пуляев верить отказывался совершенно и бесповоротно. Иначе путь этот, вдоль берега Ладожского озера, становился для него, легкомысленного баловня судьбы и правоохранительных органов, путем в никуда. Он не испытывал иллюзий. Без Зверева ему отсюда не выбраться. Несуразные и никчемные обитатели трущоб отпали, отсеялись, остались там, на торфоразработках, в «гостиницах», хрипят сейчас, отыскивая воздух ставшими вдруг твердыми губами, на заводском стадиончике, «плавят пули» перед каким-нибудь охотоведом, затягивают гайки и таскают мусор с чердаков. Пуляев не такой, он особенный, на него возлагаются какие-то надежды и чаяния. И каким-то образом это связано с убиенными артистами, а иначе зачем Зверев выдумал все это, зачем возился с ним, зачем внедрял в трущобу. Ведь у него полно осведомителей и оперов на подхвате. Значит, ему нужен был действительно совершенно свежий и надежный человек. Он ведь мог и «ноги сделать», и никто бы его не нашел нигде и никогда. Плохо быть умным в обстоятельствах, не предназначенных для ума. Точнее — плохо, когда в этих обстоятельствах кто-то про ум этот догадывается. Зверев на государственной службе. Ему положено быть психологом и хозяином судеб. А кому служит Охотовед? И кому служат хозяева Охотоведа?

Унылые эти мысли не позволяли Пуляеву вертеть головой и разглядывать блистательные пейзажи вдоль Мурманской дороги.

— Красиво? — спросил попутчик, сидевший слева от Офицера.

— Чего ж тут красивого, — окрысился Пуляев, — елки, сосны, чайки проскакивают. Мне бы в город. На Лиговку.