— Честно говоря, Дэйв, — заговорил Клайн с плохо скрываемым нетерпением, — меня они тоже сводят с ума, так что чем скорее вы на них ответите, тем лучше.
— Это точно, — согласился Родригес. — Ближе к делу.
— Я не соглашусь, — внезапно сказала Холденфилд. — Я бы предпочла, чтобы детектив все рассказывал в своем темпе, как ему будет удобно.
— Все до смешного просто, — сказал Гурни. — Мне это кажется смешным сейчас, потому что чем дольше я всматривался в эту проблему, тем непроницаемее она мне казалась. И когда мы поняли, как он провернул трюк с цифрой 19, это не пролило света на историю с первой цифрой. Очевидный ответ ускользал от меня, пока сержант Вигг не вспомнила про почтовое мошенничество.
Было непонятно, являлось ли напряжение на лице Блатта результатом размышлений над очевидным ответом или же его просто пучило.
Гурни с благодарностью кивнул Вигг, прежде чем продолжить.
— Допустим, как и предположила сержант, наш одержимый убийца посвящал два часа в день написанию писем, так что к концу года у него их было порядка одиннадцати тысяч. И допустим, он их отправил одиннадцати тысячам адресатов.
— Каким образом он выбирал адресатов? — скрипнул, как ржавые петли калитки, голос Джека Хардвика.
— Это хороший вопрос. Возможно, самый важный из всех. Я к этому еще вернусь. А пока давайте просто предположим, что одно и то же письмо было отправлено одиннадцати тысячам человек с просьбой загадать число от одного до тысячи. По теории вероятности, приблизительно одиннадцать человек выберет именно это число из тысячи возможных. Иными словами, статистическая вероятность такова, что одиннадцать из этих одиннадцати тысяч, загадывая случайное число, загадают именно 658.
Гримаса Блатта стала комичной. Родригес с недоверием качал головой:
— Мне кажется, мы перегибаем палку и ударяемся в фантазии.
— О каких фантазиях идет речь? — Гурни был скорее удивлен, чем оскорблен.
— Ну, вы тут разбрасываетесь цифрами без всякой доказательной базы, они все с потолка взяты.
Гурни терпеливо улыбнулся, хотя терпение его иссякло. На мгновение он задумался о том, как хорошо научился прятать свои истинные эмоции. Это была привычка, выработанная годами, — скрывать раздражение, обиду, злобу, страх, сомнения. Она помогла ему провести тысячи допросов, и он стал считать ее своим профессиональным методом, особой техникой. Но правда была в другом — эта привычка стала частью его самого, его отношения к жизни вообще.
—