— Есть кто-нибудь?

Из кухни донеслись восклицания.

— Там у Май… — начал было Анатоль, осекся, продолжал уже с другой интонацией: Маечка, мон ами, вы как тут? На могилку не пустили?

— А, уже хорош! — отозвалась тетка зловеще. — Что, набезобразничал? Выгнали?

— Мадам, обижаете! Я сам… вздремнуть… вздремнуть немножко. Знаете, что такое «тяжелый рок»?

— Не трогай пирожки! — взвизгнула хозяйка. — Сейчас за стол сядем. Ты туда или сюда?

— Навеки с вами. Но там у вас какая-то рожа… ой, пардон, вспомнил!.. Это ж наследник, племянник. Теперь вольется в нашу семейку?

— Не лезь не в свое…

— Эх, попадет парень, как кур в ощип.

Пятеро персонажей расположились за обеденным столом, выдвинутым на середину комнаты, в желто-оранжевом атласном уюте абажура. Пироги, пирожки, пирожные, золотистое яблочное варенье, индийский чай, бутылка изумрудного «бенедиктина»… «Экая роскошь! Где это, золото вы мое, оторвали?» — Анатоль. — «Продавщица из нашего винного посодействовала». — «Клавдюша, что ли?.. Ну, за раба Божьего Андрея…» Анатоль был неутомим и не так чтоб уж сильно пьян, девочки юны и прелестны (черненькая Юля, беленькая Настя), все время посмеивались (нарочито, надрывно — казалось Сане), хозяйка без малейших усилий вошла в роль снисходительной светской дамы.

— Вот, друзья, мой Саня. Александр Федорович Колесов. В двадцать семь лет уже аспирант, пишет диссертацию о творчестве Константина Леонтьева. Так, Саня?

— А разве уже можно? — осведомился Анатоль. — Монархистов уже разрешили? Скажите, пожалуйста! И ста лет не прошло…

— Будет жить у нас в кабинете.

— В кабинете не советую, — опять встрял Анатоль. — Там не-хо-ро-шо.

— Ты что болтаешь, а?

— В каком смысле нехорошо? — уточнил Саня.

— В неуловимом. Метафизическом. Эманации… не те.

— Что такое эманация? — спросила Юля, на что философ ответил непонятно и многозначительно:

— Истечение духа.

Хозяйка принялась рассказывать о сегодняшнем своем посещении кладбища, плавно перейдя затем на личность покойного, то есть как муж ее любил, какие подарки дарил: «С каждого симпозиума, с каждой конференции он привозил мне…» Следовал перечень и показ отдельных чудесных вещиц: бокал из дутого стекла с узорами, фарфоровая обезьянка, изящное распятие из меди… «А какие куколки! Испанские принцессы в полном наряде…» — «А где куколки? (Настя.) По-моему, они…» «Сейчас в чулане. временно. Если хотите, можно…» — «Да мы видели, Майя Васильевна!» (Юля.) — «Ну, как угодно. Или вот бархатка, — все взглянули на теткину шею, белую, в складках и морщинах, Саня — с некоторым содроганием (та шея — да, белая, высокая… но ведь без единого изъяна! вдруг вспомнилось отчетливо и резко — без единого, не считая черной…). — Стразы — видите подвески? Хрустальный алмаз. Искусственный, правда, но мне дорог как…»