— Нет.

— Тогда почему вы испугались?

— А кто вам сказал, что я испугалась?

— Охранник.

— Вы верите всему, что вам говорят?

— Нет, конечно.

— К чему тогда вопросы?

— Но этому человеку я поверил.

— Дело ваше.

— И все-таки, что вам сказал Тимофей Тимурович?

Татьяна отложила бумагу в сторону, взглянула на Волина с откровенной враждебностью.

— Это официальный допрос?

— Да нет. Мы просто беседуем.

— То есть вы ведете разговор на правах частного лица?

— Совершенно верно.

— Я не обсуждаю свои семейные проблемы с малознакомыми людьми.

— Татьяна Владленовна, ну зачем вы так? — Волин вздохнул. — Что лично я-то вам плохого сделал? Ваш муж настоял, чтобы его дело передали мне. Значит, он мне доверяет. Разрази меня гром, если я понимаю, чем заслужил такую неприязнь с вашей стороны. Между прочим, два дня назад я должен был с женой и дочерью улететь на юг, в Сочи. В отпуск. Теперь моя семья плещется в море, а я сижу в Москве.

— Боже, как трогательно, — не без насмешки прокомментировала Татьяна.

Волин вдруг разозлился. Он вспомнил, с каким чувством Скобцов отзывался о своей жене. И вот теперь эта холодная, равнодушная стерва не хочет даже пальцем пошевелить ради того, чтобы помочь мужу. Впрочем, насчет «помочь» это, наверное, он перегнул. Судя по рассказу охранников, в бумаге, которую Третьяков показал Татьяне, содержалась не самая лестная информация о Скобцове.

— Ладно. Не хотите говорить — не надо. Если Третьяков получил свою информацию через МУР, можете быть уверены, рано или поздно мы тоже ее получим, — с деланным спокойствием заявил Волин. — Пока же я хочу, чтобы вы поняли: кроме меня, вашему мужу надеяться не на кого. В данный момент я — его единственный друг. Леонид Леопольдович Вихрев жаждет как можно скорее упрятать вашего мужа за решетку. Следователь городской прокуратуры считает, что вина доказана и дело можно передавать в суд. Ему благодарность от начальства, вашему мужу — пожизненное. Вы этого добиваетесь?